Краткое содержание: Приключения бирюзовоземельцев в краю лаоваев. Восемь молодых господ из Великих орденов едут учиться в Талиг.
В определенном смысле перевертыш к «фанфику про бетон».
Все предупреждения в том фанфике актуальны и для этого: неторопливое повествование, смазанный конфликт, много китайской этнографии, у всех все хорошо.
А также:
- АУ, кроссовер (ОЭ х «Магистр дьявольского культа»), балаган, созерцание.
- Немагическое (точнее, маломагическое АУ): действие помещено в мир ОЭ, поэтому магией все герои владеют только в той мере, в какой она возможна в этом каноне: увидеть призрака или поднять мертвеца еще получится, а полетать на мече — уже нет.
- Фанфик следует за каноном в той части, где описываются события в школе оруженосцев.
Размер: примерно 9000 слов
Тип/жанр: джен, бытописание, юмор
Посвящается всем китайским студентам, которые едут учиться в чужие страны. А также vinyawende, которая увлекла меня в фандом «Магистра».
Локации мира ОЭ:
(просим читателей, не знакомых с каноном ОЭ, проследовать под кат)— Золотые земли — континент, на котором происходит действие, аналог земной Европы и части Азии
- Талиг — большая страна в центре Золотых земель, аналог не то Франции, не то империи Габсбургов, основное место действия большей части канона.
- школа оруженосцев — учебное заведение в столице Талига, где молодые дворяне по достижении 16 лет должны проучиться полгода (год в ОЭ состоит из 16 месяцев) и после этого поступить на службу оруженосцем к кому-то из старших дворян.
- Холта — аналог обобщенной среднеазиатской страны.
— Бирюзовые земли — континент; по мысли автора фанфика, аналог Дальнего Востока / Юго-Восточной Азии; в каноне считается вымершим, опустошенным из-за морового поветрия.
- Срединная империя — выдуманная автором фанфика страна, аналог Китая.
— Багряные земли — континент, аналог Африки / арабского мира; на нем живут мориски — по изначальному замыслу канона, аналог арабов (по ретконам, сначала японцев, а потом греков… ретконы не учитываются).
— Седые земли — континент, аналог Заполярья; в каноне считается вымершим, опустошенным из-за холодов.
В ролях:
- восемь молодых господ из Бирюзовых земель и их наставник
(просим читателей, не знакомых с каноном «Магистра», проследовать под кат)Вэй Усянь — главный герой; очень одаренный, очень талантливый раздолбай
Цзян Чэн — его приемный брат (точнее, Вэй Усянь — приемный ребенок его родителей), достойный и честный, но немного агрессивный молодой человек
Лань Ванцзи (Лань Чжань) — серьезный, немногословный, старательный, самоотверженный, идеальный староста
Не Хуйасан — эстет, любитель всего изящного и красивого, например, расписанных вееров и хитросплетенных интриг
Цзинь Цзысюань — единственный официальный наследник очень богатого и высокопоставленного клана; среди приятелей считается заносчивым павлином
Мэн Яо (Цзинь Гуанъяо) — его незаконнорожденный брат, прижитый их отцом с проституткой; еще один любитель интриг
Вэнь Чао — тупой и жестокий подонок, строго отрицательный герой в каноне
Вэнь Нин — его родственник, скромный, стеснительный и добросердечный юноша
наставник Лань (Лань Цижэнь) — дядя Лань Ванцзи, мудрый, но строгий учитель
- дворяне Талига
(просим читателей, не знакомых с каноном ОЭ, проследовать под кат)король Фердинанд — абсолютный монарх
кардинал Сильвестр — фактически, первое лицо в государстве
герцог Рокэ Алва — Первый маршал (читай: военный министр), богач, красавец, аристократ, военный гений и очень эксцентричный человек
граф Гектор Рафиано — экстерриор (читай: министр иностранных дел)
капитан Арнольд Арамона — начальник школы оруженосцев
герцог Ричард Окделл — ученик школы, которого из-за внутренних интриг в Талиге было запрещено брать в оруженосцы
Эстебан Колиньяр — ученик школы, из богатой семьи, который успешнее всех учится и задирает тех, кто ему не нравится
- а также recurring original character — Врач в роли Соседа справа!
- и многие другие
в фанфике
Студенты по обмену
читать дальше
Посылал он собирать у лучших людей детей
и отдавать их в обучение книжное.
Матери же детей этих плакали о них;
ибо не утвердились еще они в вере
и плакали о них, как о мертвых.
«Повесть временных лет»
и отдавать их в обучение книжное.
Матери же детей этих плакали о них;
ибо не утвердились еще они в вере
и плакали о них, как о мертвых.
«Повесть временных лет»
(1)
***
— Как куратор школы оруженосцев, вы должны иметь в виду, что к нам по обмену едут восемь человек из Бирюзовых Земель.
— Да? — скептически спросил Алва. — А что еще я должен делать?
На очень Малом (прямо-таки камерном) королевском совете сегодня присутствовали, кроме него самого, только Его Величество и экстерриор Гектор Рафиано.
— Пока только иметь в виду, — повторил король и улыбнулся.
— Вам нужно будет пообщаться с персоналом школы, — вмешался экстерриор, — и внушить им…
— Приказать, — сказал Алва.
— Да, приказать — приказать, чтобы они не слишком усердствовали. Мы ведь совсем ничего не знаем о бирюзовоземельцах…
— Я вообще всегда думал, что там все давно вымерли, — вставил король.
— Как оказалось, нет. Так вот, культурные различия: запретишь им что-нибудь, а они воспримут как оскорбление. Да вы сами все понимаете, Алва — у вас же есть родственники на другом континенте. В общем, проследите, чтобы ваш чересчур ретивый карманный барабанщик не учинил международный скандал.
— Какой еще барабанщик? А, Арамона! Он не мой — это человек кардинала!
— Не суть, — отмахнулся экстерриор. — Главное, чтобы все прошло гладко. Содержание молодых людей корона берет на себя. С ними еще едет наставник, сейчас мы подыскиваем для него резиденцию.
— Ясно. А по обмену — это значит…
— Это мы чуть позже обсудим, — безмятежно сказал король. — Молодые люди приедут, освоятся, начнут учиться…
***
Они долго плыли на корабле — так, что успели уже забыть, как выглядит суша, и стало казаться, что вокруг есть только волны и небо, — а, оказавшись наконец в порту, купили там коней (своих пришлось оставить на родном берегу), наняли подводу для поклажи и отправились верхом в столицу загадочной далекой страны с забавным названием Талиг (да — как «добраться», ли — как «слива», гу — как «кость»). Все два месяца, что они были в море, и еще полгода до отъезда они с утра до вечера учили местный язык, дикий и нелогичный (западные варвары использовали для письма невнятные закорючки), но все равно очень увлекательный; обучал их золотоземельский абориген — нанятый специально для этих целей монах-миссионер какой-то тамошней религии, поэтому практиковались в чтении они на житиях святых. И все потому, что их родители — главы Великих орденов — на последнем совете кланов решили, что лучший способ наладить отношения с соседним континентом — это отправить туда детей: от кланов Не и Лань ехало по одному ученику, а от Вэнь, Цзян и Цзинь — по двое. К счастью, многие перезнакомились и даже сдружились еще в Облачных глубинах, других вечно встречали на советах и соревнованиях; и только клан Цзинь, кроме своего наследника, послал в Золотые земли неизвестного мальчика, да еще и с другой фамилией. Не то чтобы у самого Вэй Усяня была та же фамилия, что у его клана, но его-то здесь все знали!
Впрочем, раззолоченные Цзини и отвратительный Вэнь Чао, к которому даже приближаться было неприятно, портили нормальным людям настроение только первые два дня — потом, когда начались занятия, все оказались так загружены, что к ночи силы оставались только на то, чтобы доползти до кровати (или койки на корабле), рухнуть поверх одеял и уснуть. Утром наставник Лань Цижэнь, по обычаю своего клана, поднимал их до рассвета, гонял пару часов на тренировке и сразу же после умывания отдавал в руки монаху, который мучил их своими глаголами и окончаниями до обеда, а потом, до самого вечера, — лекциями по культуре, истории и обычаям Золотых земель.
В порту монах попытался улизнуть, ссылаясь на то, что его уже заждались в монастыре и что в городе, куда они едут, таких, как он, совсем не жалуют, но наставник уговорами, посулами и угрозами оставил его при себе в качестве переводчика, и каждый вечер, когда они останавливались на постоялых дворах, вместо отдыха их ожидали еще занятия. Неужели варвары и в этой их школе учатся так же усердно, вообще не дают себе передышек?
По своей аскезе, наставник Лань не взял с собой ни личного слуги, ни секретаря, ни лекаря (что-то, конечно, он умел и сам и вез в особом футляре набор тонких игл, а в маленькой шкатулке — мешочки с целебными травами), ни повара — и это было тяжелее всего, потому что им приходилось давиться унылой варварской едой — овощными супами и хлебом. Здесь совсем не знали риса, не ели черных грибов, не понимали, что такое тофу, не умели готовить лапшу, не использовали привычных приправ, а вместо чая пили какую-то горькую темную жижу (хотя чай-то каждый вез с собой, потому что кто-то любит бутоны хризантем, а кто-то — скатанные в шарики зеленые листья). Мяса и рыбы им попробовать не довелось, потому что обеды заказывал наставник Лань, хотя нелюдимые варвары почему-то приносили не одно блюдо на всех, а каждому отдельные.
По словам монаха, им предстояло проехать три страны, но особых различий заметить не удалось, потому что все варвары были на одно лицо, хотя девушки — надо отдать им должное — попадались симпатичные. На одном постоялом дворе Вэнь Чао — кто же еще — пользуясь отлучкой наставника, попытался поймать миловидную подавальщицу за руку; она с хихиканьем освободилась и отошла. Вэнь Нин, который чувствовал себя ответственным за родича, покраснел, прикрыл глаза ладонью, вскочил и попытался извиниться, а у новенького, Мэн Яо (его все еще держали за новенького, хотя знакомы они были уже больше полугода), на мгновение страшно исказилось лицо, и он очень спокойным шепотом пообещал, что как-нибудь на досуге объяснит, как отличить доступную девушку от порядочной. Вернувшийся наставник сразу понял, что его подопечные что-то натворили, и сурово всех отчитал.
— Как вы могли так потерять лицо перед лаоваями? — выговаривал им наставник. — Неужели не стыдно? По вашему поведению будут судить обо всей Срединной империи, больше — обо всех Бирюзовых землях! Что они о нас подумают: о, там живут какие-то невоспитанные, неотесанные грубияны! Эх, выдрать бы вас бамбуковыми палками, да ведь лаоваи тогда решат, что у нас избивают детей!
***
Столицу они толком разглядеть не успели: у ворот их встретил какой-то императорский вельможа с подобающей свитой и сразу, не дав им въехать внутрь, увез их обходными путями за город — туда, где располагалась школа. В воспитательных целях наставник Лань решил, что им уже пора обходиться без переводчика, и отпустил монаха — который, судя по всему, уже начал примерять на себя функции его личного секретаря, — осматривать выделенный бирюзовоземельской делегации дом. Начальник школы, военный средних лет, сразу отвел наставника Ланя и того вельможу в кабинет, где они долго что-то обсуждали; потом вызвали их восьмерых и велели каждому расписаться в книге — «можете написать имена на вашем языке». Вся книга была испещрена рукописными строчками на талиг, и стало понятно, что монах их в чем-то обманул: читать чужой почерк с листа было очень сложно, это вам не ровные печатные буквы — честно признаться, не удалось разобрать почти ничего. После этого их познакомили с правилами школы и отобрали у них все личные вещи: оружие, украшения, запасы еды в дорогу — пусть истощившиеся, но все еще годные, — пакетики со сластями и острыми закусками, мешочки с чаем; тушь, кисти и бумагу; и даже маленькие подарки, которые они приготовили для новых наставников и товарищей по учебе и собирались постепенно, при подобающих случаях, вручать («подарите после выпуска, никуда они не денутся»): в сундуки отправились миниатюрные картины из резной бумаги, цветные закладки для книг, металлические застежки, эмалевые зажимы для писем, свитки с каллиграфическими надписями — пожеланиями благополучия, коробочки засахаренных фруктов и прочие незамысловатые мелочи, которым варвары бы точно порадовались и которые призваны были создать в их глазах образ Срединной империи как радушной, дружелюбной, открытой страны. Обиднее всего было то, что сам наставник Лань наклонился к своей сумке, извлек из нее два плоских и широких свертка, развернул и церемонно передал лаоваям — и начальнику школы, и вельможе — два одинаковых гигантских фарфоровых блюда с изображением горного пейзажа и стилизованным под рисунок названием их родины. Затем наставник попрощался и отбыл, а они остались в стане дикарей — в школе, где им предстояло провести следующие полгода.
***
На следующее утро все они сидели за столом в большом, полупустом, промозглом, темном зале и ждали, когда начнется не то завтрак, не то учеба, не то вскользь обещанная начальником школы церемония знакомства. Лаоваи здесь, видимо, торопиться не привыкли. Они стягивались в зал по одному — по двое, неспешно рассаживались и молчаливо обменивались кивками; но эти их манеры не создавали бы такого гнетущего впечатления, если бы во всем их облике не сквозило что-то неуловимо неправильное. С каждым новым входящим ощущение несообразности становилось все сильнее, а взгляд Вэнь Нина все больше полнился сочувствием; наконец, когда на пороге появился очередной абориген, он не выдержал и громким шепотом спросил:
— Слушайте, а что, у них тут недавно была какая-то война?
Точно! Вот что не так — здесь ведь все в трауре! Все были коротко стрижены — неужели и правда потеряли в каких-то бедствиях родных?
Лань Ванцзи едва заметно закатил глаза и одними губами произнес:
— Нам запрещено разговаривать друг с другом.
— Да ладно тебе, Лань Чжань! — тут же запротестовал Вэй Усянь. — Они же не знают нашего языка! Даже не поймут, что мы это между собой — мало ли, может, читаем какие-нибудь мантры!
— Тут у них положено стричься перед началом учебы, — охотно объяснил Не Хуайсан, выждав пару секунд, чтобы перепалка улеглась, так и не успев разгореться. — Нас тоже хотели обкорнать, но наставник Лань, слава небесам, нас отбил.
— Кошмар, — с чувством сказал Вэй Усянь и пощупал свой пучок на затылке. — Надо будет сказать наставнику спасибо при случае!
В этот момент за стол как раз уселся последний лаовай, и начальник хлопнул в ладоши и объявил, что теперь каждый встает и называет свое имя — точнее, в этом году — чтобы почтить дорогих гостей, — нужно выходить в центр зала и представляться так, чтобы всем было видно и слышно.
Соратники по учебе послушно оттарабанили свои имена, запомнить которые, конечно же, с первого раза было невозможно (надо надеяться, они не обидятся, если поначалу обращаться к ним «эй, друг» или, например, «дорогой приятель»), тем более что выглядели они все до сих пор еще очень похоже: сложно было различить их больше, чем на уровне «вон тот светлый», «вон тот грустный», «вон те здоровяки» и «вон тот наглый». Тем временем лаоваи закончили, и пришел черед бирюзовоземельцев. Первым на середину зала вышел Лань Ванцзи и ровным тоном сообщил, что его зовут Лань Ванцзи.
— Ла-ва-дьзи, — повторил начальник. — Унар Лавадьзи. Прошу любить и жаловать! Вы же староста?
— Гм? — спросил Лань Ванцзи.
— Да-да, он староста, наставник! — крикнул с места Вэй Усянь. — Конечно же, он наш староста! Кто же, как не ты, Лань Чжань, ну!
— Понял, понял, — пробурчал начальник. — Так, всё, садитесь. Следующий!
Следующим был Цзинь Цзысюань. Он оглядел зал, откашлялся и сказал:
— Меня зовут Цзинь-гунцзы.
От возмущения Вэй Усянь едва не задохнулся. Он ткнул локтем в бок Цзян Чэна и зашептал ему так, чтобы все слышали:
— Нет, ты посмотри, тоже мне, молодой господин нашелся! Никакой совести!
— Павлин как есть! — согласился Цзян Чэн и начал было: — Наставник, он на самом деле не…
— Ш-ш-ш, — зашипел Лань Ванцзи. — Лицо.
Цзян Чэн осекся. Начальник грохнул кулаком по столу и подозрительно спросил:
— Его что, на самом деле иначе зовут? Давайте-ка мне тут без обмана! Вот ты, — он ткнул пальцем в Мэн Яо, сидевшего ближе всех, — говори, как его зовут — как вы-то его называете?
Мэн Яо пожал плечами:
— Конечно, мы все его так и зовем — Цзинь-гун-цзы. Это и есть его имя, наставник.
— Дзиньгузы, значит, — сказал начальник. — Так, объясняю еще раз: вы называете ваше личное имя. Личное. Имя. Имя, которым вас мама-папа называют. Друзья. В школе вашей называли. Которое вам дали при рождении. Поняли?
Эту тираду он произнес быстро, раздельно и очень громко — здесь многие пытались так разговаривать с иноземцами, считая, наверное, что так будет яснее. Лань Ванцзи слегка побледнел, и Вэй Усянь поспешил его успокоить:
— Они даже не узнают, как нас на самом деле зовут. Ну что ты; смотри, у лаоваев же бывает по несколько личных имен, по два, по три, даже четыре — только одновременно, а не друг за другом, ну, помнишь, мы же читали, Жан-Батист… А называют они часто только одно. Почему бы и у нас не быть разными именам! Никто никогда тебя не уличит, что ты немного… соврал.
Лань Ванцзи сжал губы и отвернулся, переживая очередное — невольное — нарушение, а в центре зала уже стоял Мэн Яо.
— Меня зовут Цзинь, — представился он и отвесил легкий поклон.
— Просто Дзинь? — с подозрением спросил начальник.
— О да, наставник. У нас бывают такие короткие имена.
Следующим вышел Не Хуайсан, который с очаровательной улыбкой сказал, что его зовут, как ни удивительно, Хуайсан, проговорил по слогам: Хуай-сан, ведь правда, совсем не сложно, — и дождался, пока начальник в своей неповторимой манере исковеркает и его имя: унар Хвасан… Квасан… Квайсан… Кассан… За ним представлялся Цзян Чэн, который с готовностью уцепился за идею сообщить лаоваям свое детское имя, но почему-то не отказался и от фамилии: Цзян Чэн — для начальника он оказался Дяченом.
После него — наконец! — пришел черед Вэй Усяня. Он, жмурясь от предвкушения, встал из-за стола, прошествовал на середину, обвел зал рукой и на мгновение замер: это был его звездный час. Еще когда они только начинали изучать язык, ему пришло в голову, что неплохо бы иметь для золотоземельцев отдельное, местное имя, и он приглядел себе одно в тех текстах, которые они постоянно читали с монахом.
— Здравствуйте, дорогие друзья! — начал он и сделал еще один театральный жест рукой. — Я и все мы очень рады познакомиться с вами! А теперь позвольте представиться: меня зовут — Доминик!
— Унар Доминик, — облегченно повторил начальник; в его тихом выдохе послышалось что-то похожее на «Слава тебе, Создатель».
— Ты что, обезумел? — зашипел на него Цзян Чэн, когда он вернулся на место, но Вэй Усянь только пожал плечами: мол, почему бы и нет!
Оставалось только двое. Вэнь Чао честно назвался личным именем, но оно вызвало какое-то нездоровое возбуждение у лаоваев. Может быть, не стоило ему заигрывающим голосом добавлять:
— …а друзья называют меня Чао-Чао.
— Чао! — закричал кто-то из лаоваев, и его приятели со смехом подхватили и замахали руками: — Чао-Чао! Чао, пока!
Вэнь Чао осклабился и помахал в ответ: среди этих лаоваев он явно нашел своих братьев по разуму.
Последним был Вэнь Нин. Отчаянно стесняясь, стараясь смотреть больше в пол, чем на товарищей, он заговорил:
— Меня зовут Ни… Ни… — он бросил взгляд на Вэй Усяня и быстро закончил: — Николя.
— Все запомнили? — пророкотал начальник. — Итак, это наши бирюзовоземельские гости! Восемь человек, будете учиться вместе. Только вздумайте мне тут выкинуть что-нибудь, иначе с экстерриором будете объясняться сами, ясно?! Так, всё, а теперь — тренировка!
***
За первым же завтраком их поджидали непредвиденные трудности: во-первых, монах, который обучал их, то ли не удосужился, то ли забыл объяснить им, что здесь никто не знает палочек, а едят особыми приборами, к которым тоже надо привыкнуть; во-вторых, естественно, чай тут все так же не пили. На всех постоялых дворах, где они столовались в путешествии, обе проблемы решались очень просто, но теперь и палочки, свои собственные у каждого (металлические, бамбуковые, деревянные, а у кого-то даже фарфоровые), и пакетики с любимыми сортами чая оказались отобраны и спрятаны в сундуках вместе с прочими личными вещами.
— Да как они это делают?! — прошипел Цзян Чэн, безуспешно гоняя по тарелке кусок местного овоща, похожего на редьку.
— Не представляю, — Не Хуайсан изящным жестом подцепил кусочек со своей тарелки и отправил в рот.
— Постой! Ты же… с палочками! Как ты их пронес?
Не Хуайсан слабо улыбнулся, а вот на лице Мэн Яо появилась широкая ухмылка:
— Разные есть способы незаметно проносить длинные предметы, знаете ли, — сказал он с ноткой глумливости. — Вот, например… я бы вам рассказал, да как-то неловко…
— Ах, что ты, А-Яо, — снова улыбнулся Хуайсан. — Конечно же, в прическе, как шпильки. Удивительно, что вы тоже не догадались так сделать.
С этими словами он тщательно обтер палочки двумя салфетками и воткнул их крест-накрест в свой сложный, оплетенный хитрыми косами узел на затылке. Цзян Чэн кинул на него сердитый взгляд и молча вернулся к еде, только чтобы через пару минут снова возмутиться:
— Или вот это, — он потряс свою чашку. — Невозможно же пить эту жижу!
— Действительно, — поддержал его Цзинь Цзысюань. — Нужно потребовать, чтобы нам подали хотя бы горячую воду! Не откажут же они в такой мелочи?
Горячую воду им и правда принесли беспрекословно: если слуги и удивились такой просьбе, виду они не показали. Вэй Усянь с лицом гурмана, дегустатора изысканнейших вин, посмотрел свой стакан на свет, сунул в него нос, вдохнул горячий пар и томно произнес:
— Насладитесь же цветом и ароматом этого божественного напитка!
— Мой брат, например, — заметил Не Хуайсан, — вообще пьет только кипяток…
Все закивали: суровый нрав его старшего брата, главы клана Не, был хорошо известен: должно быть, считает, что недостойно воина предаваться излишествам; а может, как все северяне, просто верит в чудодейственные свойства горячей воды.
— …но я, — продолжал Хуайсан, — здесь с ним расхожусь: совсем не представляю, как жить без маленьких удовольствий.
Он вытащил из прически небольшой холщовый пакетик и высыпал из него себе в стакан щепотку тонких белесовато-прозрачных листочков — засушенные лепестки хризантем.
— Будете? — словно спохватившись, он предложил раскрытый пакетик приятелям. Все покачали головами: он как знал, какой именно чай приберечь для себя одного — никто больше здесь не любил этот горьковато-терпкий вкус, это ощущение, когда напитанные водой лепестки лопаются на зубах.
***
Приноровиться к учебе получилось гораздо легче, чем к еде: после бесконечных, тянущихся с утра до позднего вечера, изматывающих занятий с монахом и наставником Ланем здешние уроки казались наполовину отдыхом: пусть были и те, кому сложнее было запоминать новое, кто медленнее писал, чьи мысли летели не так быстро, кто просиживал все вечера за книгами, но Вэй Усяню, например, здесь все почему-то давалось поначалу как будто само собой. Свободное время можно было потратить на разговоры («нам нельзя разговаривать между собой», ну конечно), посиделки у кого-нибудь в комнате («нельзя ходить друг другу в гости по вечерам»), да даже и на то, чтобы выискать что-то любопытное в местной библиотеке; не хватало только тайных вылазок в город, но на такое никто из них пока не осмеливался.
Наставники относились к ним ровно, стараясь (наверное, их специально предупредили) особенно не выделять их среди других учеников: так же хвалили за правильные ответы, разбирали их ошибки и спрашивали не больше и не меньше, чем со всех остальных, но вне учебы обращались с ними чуть любезнее, чуть бережнее, чуть внимательнее: как будто бирюзовоземельцы были ценными фарфоровыми статуэтками в коллекции какого-то богача, и от неосторожного движения могли расколоться на куски. Между прочим, двое учеников здесь говорили на талиг еще хуже, чем их компания, но с этими почему-то никто не церемонился.
Впрочем, иногда случались и курьезы. Один и тот же наставник преподавал им одновременно все науки, связанные с человеческим и письменным знанием: этот ученый муж, судя по всему, был немного рассеян, сам путался в расписании, и иногда бывало так, что на занятии по риторике он вдруг заводил речь об истории, а на уроке, посвященном ширине и глубине известных мудрецам морей начинал говорить о словах, которыми поэты образно называют текущую воду.
В этот раз наставник сначала проверил задание по стихосложению: неплохо бы уже, наверное, было заручиться дружбой кого-то из местных учеников и подсматривать ответы у него, а не друг у друга, но пока что лаоваи держались настороженно, а сами бирюзовоземельцы неплохо себя чувствовали внутри своего обособленного тесного круга и ни о каком приятельстве даже не помышляли. Наставник вслух, перед всеми, сообщил их результаты, для каждого подбирая слова похвалы или порицания (как обычно, сначала — лаоваям, потом — иноземцам):
— Унал Лавадьзи, прекрасно, как всегда. Унар Доминик, я вижу, что вы очень талантливы, и вы написали замечательный анализ, но вот это стихотворение, которое вы сочинили в дополнение, вы привели на своем языке, а я им, увы, не владею. Унар Николя, очень достойно, молодец.
Вэнь Нин зарделся, тихонько пробормотал благодарность и украдкой дотронулся до куртки своего соседа спереди: завороженный его светлыми, почти белыми кудрями, он с первых дней считал его своим талисманом. приносящим удачу, и неизменно старался сесть к нему поближе, особенно если намечалось сложное задание.
— А где же унар Дзиньгузы? — спросил наставник.
— Он плохо себя чувствует, — ответил Мэн Яо и зевнул в кулак.
На самом деле, Цзинь Цзысюань опять проспал. Осознав, как и все, что учеба здесь не требует серьезных усилий, он совершенно расслабился и последние две недели ночами напролет играл в шашки, то с Мэн Яо, то сам с собой (доску и фигурки они вырезали из бумаги и раскрасили); наутро после такой игры он оставался в комнате, отговорившись недомоганием, и досыпал, а Мэн Яо шел на занятия и весь день отчаянно клевал носом.
— Понятно, — сказал наставник. — Итак, начинаем наш урок. Сегодня, господа унары, продолжая разговор о континентах нашей ойкумены, мы поговорим о Бирюзовых землях. Позволю себе для начала процитировать слова знаменитого путешественника и естествоиспытателя, который…
Последовал длинный пассаж на старинной версии талиг, полный непонятных слов и запутанных конструкций, из которого удалось вычленить только то, что где-то в их землях путешественник умудрился встретить людей со звериными головами.
— О Бирюзовых землях известно немного, — продолжал наставник, увлеченный своим рассказом. — Мы знаем, что время от времени по континенту проходится моровое поветрие, которое подчистую выкашивает население. В настоящее время, однако, самым актуальным вопросом для отечественного землеописания является не это, а то, существует ли на континенте внутреннее море…
Его взгляд упал на тот угол, где сидели бирюзовоземельцы, и он осекся.
— Внутреннего моря нет, наставник, — бесстрастно сообщил Лань Ванцзи: на уроках он позволял себе разговаривать.
— Если бы оно было, мы бы точно знали! — радостным тоном добавил Вэй Усянь.
— Гм, — сказал наставник. — Я думаю, мы немного поменяем структуру сегодняшнего занятия, господа: каждый из вас самостоятельно подготовит небольшой доклад о вашем родном крае — здесь у нас, как вы видите, большой разброс: Бергмарк, Надор, Марикьяра и так далее и даже, гм, Бирюзовые земли… На следующем уроке вы расскажете об этом товарищам, и мы друг друга с удовольствием послушаем, а сейчас давайте перейдем к Седым землям.
***
— Кто испортил портрет? Кто портрет испоганил, я вас спрашиваю?! Лучше сами признавайтесь, негодяи, а то попляшете у меня!
Лаоваи молчали; начальник продолжал разоряться. Большой портрет, висевший на стене в главном зале, и правда был снизу доверху изрисован какими-то каракулями, которые, видимо, должны были, по мысли художника, служить карикатурой — наверное, на самого начальника.
— И правда, кто же испортил портрет? — задумчиво прошептал Мэн Яо, глядя прямо перед собой. — Кто же на каждом уроке живописи находит случай сообщить, как ему не нравится местная манера? Кто театрально отворачивается и не желает смотреть на эти якобы дурно выписанные лица? Кто вечно корит лаовайские картины за недостаток изящества и легкости? Кто бы это мог быть, ты не знаешь, а, Хуайсан?
— О, — Не Хуайсан обмахнулся листом бумаги, сложенным гармошкой, на котором он — как раз накануне вечером, после особенно унылого занятия по рисованию — изобразил тонкими линиями сливовое дерево в цвету, с летящими по ветру лепестками. — Их манера совершенно ужасна, невыносима, так непривычна, и ни в какое сравнение не идет с нашей. Я бы, конечно, с удовольствием созерцал каждый день на этой стене творение кисти кого-то из великих мастеров прошлого Круга — и, кстати, знаете, этот портрет ничуть не пострадал от того, что с ним случилось, — но выполнены эти штрихи слишком топорно.
— И действительно, кто же испортил портрет?! — повторил Цзян Чэн угрожающим тоном, косясь на брата. — У кого тут ноги лишние, а?! Ни на минуту нельзя одного оставить!
— Да это лаоваи, — отмахнулся Вэй Усянь. — Вон как замерли: явно виноваты.
Словно в ответ на его слова, один из учеников подал голос:
— Да это бирюзовоземельцы, наверное! Смотрите, вон они как шепчутся.
— Молчать! — заорал начальник. — Еще будете мне тут на наших гостей возводить напраслину! Совесть надо иметь! Всякий стыд потеряли! Так, ладно — сегодня все без обеда и без ужина! — он кинул взгляд на бирюзовоземельцев. — То есть, так и быть, на ужин получите стакан молока. Все, разойтись!
_____________________________________________
Примечания:
«Талиг (да — как «добраться», ли — как «слива», гу — как «кость»)» — по-китайски автор решил записать название так: 达李骨, dālǐgǔ. Именно эти иероглифы обычно и используются для передачи соответствующих европейских слогов (китайское «да» читается как что-то среднее между русскими «та» и «да», поэтому его берут для передачи «та»; китайское «гу» вместо нужного «гэ», которым обычно передается европейский одиночный согласный, автор взял потому, что латиницей привык записывать Талиг как Taligue).
лаовай — юмористически-добродушное название иностранца.
потерять лицо — ужасный позор в китайской культуре.
«Цзинь-гунцзы» — 公子 gōngzǐ «сын владетельного лица, царевич, принц» — официальный титул наследника клана в мире «Магистра»
«отдельное, местное имя» — многие китайцы, которые по учебе или работе много общаются с иностранцами, берут себе иностранное имя; кроме того, до недавнего времени нормальным было менять свое имя в ознаменование каких-то перемен в жизни (фанаты «Магистра» знают эту культурную особенность в виде различий между «детским/семейным» и «светским» именем у героев).
«…пьет только кипяток» — пристрастие к пустому кипятку вместо чая иногда отмечают у жителей Северного Китая; кроме того, считается, что горячая вода отлично лечит все болезни.
_____________________________________________
Интермедия: Творческий отпуск наставника Ланя
***
Лань Цижэнь снимал дом (точнее, дом с целым штатом слуг снял для него тот министр двора, который встретил их на въезде в столицу и курировал все их дела) в морисском квартале, в окружении парфюмеров, лекарей и поставщиков пряностей. Дни свои он, не привыкший к праздности, проводил в чтении книг, привезенных с собой, в упражнениях, закаляющих тело и дух, в размышлениях и в долгих уединенных медитациях. Распорядок его, сложившийся за века существования его ордена, не поменяло и путешествие: он все так же вставал до рассвета и ложился до заката; задолго до рассвета в эти темные осенне-зимние дни. Время здесь отсчитывали колокола на многочисленных башнях, но доверял он больше собственным часам в виде миниатюрной пагоды, которые указывали не только минуты и секунды, но и движение небесных светил.
Слева от него жила семья холтийского купца, торговца восточными коврами. Выводок его разновозрастных детей, которых Лань Цижэню никак не удавалось сосчитать (семь девочек, восемь мальчиков и три младенца неопределенного пола? — ерунда, не может быть у одной семейной пары восемнадцать детей!), не переставая галдел и носился по дому, двору, саду и всем окрестным улицам; супруга соседа, снова на сносях, замотанная в полосатое покрывало, само похожее на ковер, вечно что-то варила у открытого очага на площадке позади дома. Сосед то и дело закатывал пирушки для своих многочисленных приятелей и исправно зазывал на них Лань Цижэня («Эй, сосед, заходи!»); из вежливости тот, конечно, заглядывал на пару десятков минут. Соседка и ее старшие дочери, видимо, сочли своим долгом подкармливать ученого мужа, исхудавшего от своих мудрых занятий, поэтому постоянно приносили ему то истекающие медом сласти, то сдобренные орехами многократно сложенные тонкие пластинки теста, то пышущие жаром лепешки, то жаренные над углями кусочки жирного мяса («Эй, сосед, покушай!»). В первое же утро сосед помахал Лань Цижэню от своего забора и приветствовал его словами: «Эй, друг, будешь пилаф, жена приготовила?»; Лань Цижэнь с благодарностью принял пиалу, которую тот ему протягивал, незаметно постарался выложить оттуда все мясо, попробовал и вздохнул про себя, что, хоть местная крупа и напоминает рис, но все же с рисом не сравнится.
Справа от его дома на целый квартал раскинулся роскошный особняк в южном стиле — с ажурными колоннами, крытыми галереями, арочными окнами, витыми узорами на кованых воротах, и почти без зелени. Его хозяин был, судя по всему, очень деятельным, очень занятым и очень успешным коммерсантом. К нему с утра до позднего вечера тянулся тонкий, но нескончаемый ручеек посетителей — все они были хорошо одеты и производили впечатление или людей состоятельных, или тех, кто служит в приличных домах. Сам сосед часто отсутствовал и много времени проводил в разъездах: по особым случаям он приказывал закладывать вычурно украшенный экипаж, который тянули целых шесть лошадей, выходил из дома в сопровождении двух лакеев, сам разряженный невероятно пышно, откидывался на подушки, задергивал шторку и отбывал — может быть, ко двору, или в свое загородное имение, или просто кататься по городу, озаряя улицы блеском своего великолепия (сплетничать о посторонних не подобало даже в мыслях, поэтому Лань Цижэнь усердно гнал от себя самые несообразные гипотезы); но обычно он, одетый в простой кафтан из плотной белой (всегда почему-то белой) ткани, садился в двуколку, запряженную парой резвых коней, ставил на заднюю лавку свою большую сумку и сам брался за вожжи. Иногда просители являлись к нему и ночью, в предрассветные часы. Лань Цижэнь, поставив себе целью научиться читать чувства и мысли на лицах местных жителей так же хорошо, как ему удавалось это на родине, день за днем, выделив себе на тренировки особое время, сидел в позе лотоса на террасе перед своим домом и наблюдал за прохожими: у таких полуночных посетителей он все лучше распознавал теперь отчаяние, страх, тревогу и надежду. Сразу после подобного визита ворота особняка распахивались, выпуская неизменную двуколку, и сосед спешно уезжал.
В первый месяц они обменивались только кивками, ко второму перешли к поклонам, затем начали друг друга приветствовать словесно, но точный характер соседских занятий все еще оставался для Лань Цижэня не ясен, пока однажды, на исходе третьего месяца, сосед не пригласил его на чай. Приглашение доставил слуга. Оно было начертано на листке, явно вырванном из тетради для записей, с миниатюрным изображением розы наверху страницы, и было написано так непонятно, что монах-переводчик не сумел различить даже даты, и соседскому слуге пришлось повторить все устно.
В назначенный срок они с соседом сидели в маленькой гостиной в глубине его дома, с окнами, выходящими на внутренний сад: дом, как оказалось, не был лишен зелени, но вся она пряталась за стенами. На зиму сад был закрыт; его участок был огорожен и превращен в оранжерею, где одновременно цвели розовые кусты, зрели осенние плоды на деревьях и пробивались молодые побеги; и еще часть оранжереи была выделена под совсем крошечный огород травника. В гостиной царил приятный полумрак, в воздухе витал тяжелый аромат благовоний. Сосед, приподнявшись с мягкого дивана, разлил по стеклянным чашечкам темно-красный отвар, благословенно похожий на чай; к чаю было подано рассыпчатое, пропитанное сладким сиропом печенье в форме раковин, наверняка испеченное соседкой-холтийкой, и разноцветные кусочки полупрозрачной массы, приторные и вязкие на зубах. Они успели обсудить немного погоду, немного трапезу, немного путешествие Лань Цижэня и его первые впечатления от Золотых земель, и немного цветы, когда во входную дверь вдруг забарабанили. Сосед вздохнул, извинился и начал было вставать, но тут появился дворецкий, который доложил, что некий человек разыскивает господина Ланя.
Тот, кто вошел в гостиную следом, был Лань Цижэню знаком: это был начальник той школы, где сейчас обучались его подопечные. Наверняка уже что-то натворили! Но кто же? Вэй Усянь — пронес спиртное? Не Хуайсан — распространял непотребные картинки? Цзян Чэн — подрался? Вэнь Чао — обидел очередную девицу?
— Извините, что я вот так без предупреждения, — сказал начальник и плюхнулся на диван, — но я решил лучше сам, прежде чем до вас дойдет через вторые, скажем так, руки. Понимаете, все ваши ученики…
Вот так — замешаны все!
— …кроме, — начальник сверился с запиской, — кроме Лавадьзи…
Ну естественно.
— …подцепили какую-то непонятную желудочную хворь.
Желудочную хворь: значит, все-таки алкоголь! Неудивительно, что Ванцзи в этом не участвовал!
Краем глаза Лань Цижэнь заметил, как сосед резко выпрямился.
— Вы уверены, милейший, что вам нужен именно господин Лань? — строго спросил сосед.
— О, конечно. Если бы я искал вас, мэтр, я бы так и сказал! — начальник отвесил соседу небольшой поклон. — Я думаю, господин Лань захочет поехать со мной и…
Уже прикидывая, в каком из сундуков у него лежит полынное прижигание, сколько нужно будет захватить игл и какие понадобятся порошки, Лань Цижэнь не заметил, как сосед решительно перехватил инициативу в разговоре.
— Так, а скажите-ка, милейший, что молодые люди накануне ели и пили?
— Ничего такого, чего не ели и пили бы все остальные! Точнее не ели, гм… — начальник, казалось, смутился и посмотрел в пол, а потом в лицо Лань Цижэню. — Они все были наказаны, оставлены без обеда и ужина.
— Так, — сказал сосед.
— Это не потому, что именно ваши ученики виноваты — нет, это явно кто-то из наших, но в школе такие правила…
— Да-да, — кивнул Лань Цижэнь. — Круговая порука, коллективная ответственность, я понимаю.
— Рад, что вы согласны…
— Вернемся к вчерашнему дню, — снова перебил сосед. — Что же они все-таки могли выпить?
— Да ничего такого. На ужин разрешил стакан молока. Но другие-то не заболели!
— Очень любопытно, ну надо же! — сосед подался вперед. — Знаете, я в своей практике ни разу с таким не сталкивался, но в литературе видел упоминания: непереносимость молока у некоторых народов. Удивительно. Не волнуйтесь, господин мудрец, — он положил Лань Цижэню руку на плечо, — с вашими подопечными все будет в порядке уже сегодня к вечеру. Я сейчас набросаю для нашего уважаемого гостя небольшую схему питания, так, готовы записывать?..
Так Лань Цижэнь узнал, что его сосед следует стезей медицины, и был рад, что сумел познакомиться в этом городе со столь достойным человеком.
_____________________________________________
Примечания:
непереносимость молока — известно, что в Китае более 90% населения не переносит лактозу; китайские студенты, приезжающие в европейские страны, часто поначалу попадают в эту ловушку, пробуя молоко.
_____________________________________________
(2)
***
Портрет они потом все-таки разрисовали: специально выбрали картину поменьше, в неприметном месте, полускрытую в тени — одно из старых полотен, висевших в коридоре, который вел от учебных классов к служебным флигелям, само уже пожелтевшее от времени. Не Хуайсан постарался на славу и полностью переписал лицо и одежду, сделав из древнего золотоземельского вельможи форменного чиновника Срединной империи эпохи прошлого Круга. Закончив, он склонил голову набок и поцокал языком, оценивая свое творение, и Вэй Усянь, который держал друга на плечах (его вклад как раз и состоял в том, чтобы помочь Хуайсану добраться до портрета и потом подавать ему кисти), охнул от натуги и прошипел:
— Хватит, хватит! Уже красиво!
— Может быть, щеки чуть округлить? Глаза чуть поуже? — задумчиво спросил Хуайсан.
— Не надо, и так хорошо, я уверен! — простонал Вэй Усянь. — Спускайся уже!
Хуайсан все же нанес еще пару финальных штрихов и только тогда удовлетворился. Кисти, краски и сделанный углем эскиз они не очень тщательно спрятали в его комнате — чтобы все улики сначала указывали на него, но потом быстро стало понятно, что это злоумышленник ведет начальство по ложному следу и намеренно кидает тень на иноземцев. Они даже отрепетировали, как будут с оскорбленным видом оправдываться: мол, драгоценный наставник (поклон), понимаете, это дурная, безвкусная подделка (честные глаза); так действительно рисовали в Срединной империи, но очень, очень давно (взмах рукой); а сейчас никто уже не следует этому стилю — устарело и пошло; так, понимаете, мог бы сработать тот, кто знаком с чужеземным искусством поверхностно, по книгам, по запискам путешественников; тот, кто хотел бы, чтобы в его художествах любой узнал бирюзовоземельскую руку; драгоценный наставник (еще один поклон) мог бы спросить ментора по живописи, как именно рисует этот недостойный ученик (глаза в пол), и узнал бы, что ничего похожего…
Их проказу, однако, не обнаружили ни на следующий день, ни через день, ни через неделю: начальству и так оказалось чем заняться; Вэй Усянь и Не Хуайсан избрали слишком изящный, чересчур запутанный путь, слишком сложно сочиненную интригу — местные ученики же действовали прямолинейно.
— У лаоваев нет никакого чувства меры, — сокрушенно говорил Не Хуайсан, разглядывая гигантские шаровары, подвешенные под потолком, покроем немного похожие на те, что носят варвары на островах, — совершенно никакого понятия о сообразности, никакой идеи красоты. Ты пошутил один раз, ну хорошо — повторил дважды; но зачем же день за днем бить в ту же точку?
Который раз за эти дни они стояли строем, вытянувшись в струнку, и выслушивали вопли начальника.
— Да о чем там речь-то? — спросил Цзинь Цзысюань: из-за того, что он то и дело пропускал занятия в первые месяцы, теперь он все еще не очень хорошо понимал местную речь, особенно если говорили быстро, громко и беспокойно.
— Ругается, — охотно перевел Мэн Яо. — Сердится и требует, чтобы хулиганы признались. Дальше что-то про свинью, тут я сам не очень понял. Вроде бы его обозвали свиньей, он недоволен.
— Свинья-то при чем? — удивился Цзысюань. — Нормальное, достойное животное, вкусное…
«Да они вообще странные, ты же видишь, не бери в голову», — собирался сказать Вэй Усянь, но тут лаоваи один за другим начали выходить вперед, а Лань Ванцзи схватил его за запястье, сильно сжал и чуть не вывернул ему руку.
— Ай! Ты чего, Лань Чжань? Ты что, думаешь, это я сделал? Я должен сейчас выйти и покаяться вместе со всеми?
Лань Ванцзи промолчал: он очень болезненно воспринял правило «нельзя разговаривать друг с другом» и после первого раза больше его не нарушал. Но что он хотел сейчас передать? Не может же он считать, что вот это выдумал кто-то из них. Узнал о том маленьком портрете и теперь злится? Или, наоборот, почувствовал, что творится какая-то несправедливость, решил, что Вэй Усянь сейчас кинется защищать обиженных, и пытается его удержать? На самом деле, тут и правда ощущалось какое-то несоответствие: тех, кто сейчас признавался в проделках, никак нельзя было в этом заподозрить — они спокойно вели себя на занятиях и даже никогда не шумели. Если бы дело происходило на родине, если бы на их месте оказались пусть не приятели, но соотечественники, Вэй Усянь действительно без раздумий бросился бы на помощь, но здесь… лаоваи, похоже, вели некую свою запутанную игру.
— Я одного не понимаю, — нарушил его размышления голос Цзян Чэна, — почему они до сих пор не на коленях?
***
После этого случая шутники очень быстро угомонились: видимо, виновника все-таки нашли и потихоньку отчислили, потому что учеников стало на одного меньше. По углам, правда, ходили шепотки, что на самом деле одного из ребят забрали не то духи, не то призраки: неясно было, верить этому или нет, потому что ничего потустороннего никто в ту ночь не заметил. Не то здесь обитает совсем другая нечисть, не то всю эту историю сплетники выдумали от начала до конца.
— Обидно даже как-то, — вздохнул Вэй Усянь. — Надо было все-таки сознаться, да, Хуайсан? Оказались бы наказаны, посмотрели бы на местных призраков, а потом написали бы о них трактат: первый в своем роде перечень нечисти Золотых земель. Прославились бы…
— Трактат — это хорошо, — мечтательно поддержал его Вэнь Нин.
— Но только не тогда, когда для этого надо, чтобы тебя наказали! Это слишком даже для твоего идиотизма, брат! — рассерженно отрезал Цзян Чэн.
***
Скоро развлечений в их жизни прибавилось. Во-первых, в один прекрасный день всех отпустили в город на выходной и обещали, что впредь такие выходные будут повторяться регулярно: они незаметно для себя проучились уже половину срока. Местные ребята умчались к своим семьям (те, у кого родители жили в столице) или поехали повидаться с друзьями, а бирюзовоземельцы, которых уже ожидал у дверей школы монах-переводчик, отправились посетить наставника Ланя. В его особняке (важно названном «бирюзовоземельской резиденцией») они провели замечательный вечер: отдохнули, поели, даже немного помузицировали на тех инструментах, что привез с собой наставник, и, умиротворенные, вернулись в школу, сумев даже пополнить свои запасы чая по методу Не Хуайсана. Во-вторых, им наконец-то разрешили разговаривать между собой — не то чтобы они и так этого не делали раньше, но теперь, когда они все собирались на большой террасе, к ним начали понемногу подходить и заново знакомиться лаоваи. Их имена удалось запомнить, а некоторым получилось придать бирюзовоземельское звучание. Проникнувшись красотой получившегося перевода, Не Хуайсан даже подарил одному из товарищей свой расписанный веер — тот, из первых, со сливовым деревом в цвету, — потому что его имя, разложенное на слоги, означало «созерцание сливы»; лаовай, правда, с негодованием ответил, что никакой сливы в его имени нет и оно вообще-то всегда значило «богатый и сильный», но веер все же принял.
Лань Ванцзи, пользуясь отменой запрета на разговоры, вздумал каждую неделю проводить короткие собрания — миниатюрные повторения больших клановых заседаний, по которым они все уже немного соскучились.
— Можете приятельствовать с лаоваями сколько угодно, — выговаривал он на одном таком собрании, после случая, когда Вэнь Чао, желая выказать свое расположение одной стороне (о, Вэнь Чао в первый же день безошибочно наметил для себя именно ту компанию, которая сильнее всех задирала и травила других), толкнул на лестнице ученика, который вроде бы относился к другой партии; тогда Цзян Чэн и Вэй Усянь, случившиеся рядом, толкнули уже его самого, и завязалась потасовка. — Пожалуйста, дружите, болтайте. Общение, помощь в учебе — все это отлично, но упаси вас небеса ввязываться в их внутренние раздоры. Нам дела нет до того, кто из их предков кому наступил на ногу. Просто не лезьте! Это понятно?
Все молча склонили головы: это была, наверное, самая длинная речь, которую он произнес за всю свою жизнь (не считая ответов на уроках) — и, возможно, самые прямолинейные слова, которые вообще когда-либо звучали на подобных собраниях.
Разбираться в лаовайских интригах никому не хотелось, так что вмешиваться они и правда не стали, но беседовать на безопасные темы продолжили.
Чем больше они общались с лаоваями, тем четче оформлялась у Вэй Усяня идея, зародившаяся в его душе еще в первый их выходной, первый выезд в город: он все сильнее понимал, что хочет остаться в Золотых землях подольше — конечно, не навсегда, но года на два — на три, чтобы изучить и разведать этот новый мир. Здесь все было странным, необычным и чужим, но главное — интересным, — а за несколько месяцев они успели увидеть только малую часть. Товарищи по учебе так увлекательно рассказывали о своих родных краях: заснеженные горы, цветущие поля, ласковое море, зеленые долины, широкие спокойные реки… да что там — одна только столица была полна невероятных сюрпризов. Обязательно нужно увидеть все это собственными глазами!
Своими намерениями Вэй Усянь поделился с приятелями за несколько дней до выпуска.
— Ну и как ты собираешься это провернуть? — скептически спросил Цзян Чэн, которому, конечно, совсем не хотелось лишаться брата неизвестно на сколько лет. — Так тебя тут и оставили, держи карман шире!
— О, я все выяснил! В конце устраивают большую церемонию, на которой разные вельможи будут брать себе учеников. Вы что, не слышали? Ребята только это и обсуждают: чьи родители с каким министром или генералом договорились. Потом три года учишься лично у этого человека. Целых три года, представляете! Сколько всего можно сделать!
— Это что же, решается вот так в последний момент? — хмыкнул Цзинь Цзысюань. — Ерунда какая. Если здесь у чиновников такая же волокита и бюрократия, как везде, то тебе надо было подать письменное прошение месяца за четыре до срока. Так поздно тебя даже никто слушать не станет, я уверен!
— Ой, да ладно, — отмахнулся Вэй Усянь. — Скажу наставнику, а там посмотрим. У них тут столько всего делается на словах, что и это может сработать. Ну а нет — так нет, поедем все домой, тоже хорошо!
В последний выходной, накануне выпуска, он действительно поговорил о своем желании с наставником Ланем, который, хоть и не был доволен, но пообещал передать его просьбу министру двора.
***
— Алва, — проговорил примерно в середине церемонии Его Величество, — я не успел вам сказать до начала: мы решили, что вы должны взять оруженосца.
Они, видите ли, решили.
— Один из бирюзовоземельцев, — продолжал король, — захотел остаться в Талиге, и мы подумали: молодого человека можно доверить только лучшему из лучших…
— Но почему не Рафиано?! — прошептал в ответ Алва: церемония шла своим чередом, отвлекать публику было не принято, и на эту их приглушенную беседу уже начали оглядываться. — Он возится с нашими гостями — пусть он и берет!
— Снова решили поспорить с приказом Его Величества, Рокэ? — а это вступил кардинал. — Вот список, там все отмечено.
Алва принял из рук кардинала листок со списком выпускников: ровная черта отделяла восемь последних строк. Около одного из имен внизу списка стояла жирная зеленая галочка, около еще одного, наверху — такой же жирный красный минус. Алва вгляделся в ровный армейский почерк и попытался произнести имя, которое начальник школы записывал, разумеется, со слуха:
— Уу-эй У-щь-ень… Ущь… Я это даже прочитать не могу! — Алва раздраженно махнул листком, и взгляд его невольно упал на вторую помету. — Так. Ричард Окделл!
***
Церемония близилась к концу: людей на площади оставалось все меньше, паузы становились все больше, а наставник Лань все чаще находил глазами их компанию, ободряюще кивал и улыбался уголками губ: мол, потерпите еще немного, скоро все закончится, и поедем домой. Наставник сидел рядом с уже знакомым министром, который, судя по всему, занимал неплохое положение при дворе: его ложа располагалась по соседству с той, где разместились сам император, императрица (удивительно — даже без покрывала! — любой мог увидеть ее лицо), какой-то высокопоставленный монах и пара военных. Один за другим вельможи (которых здесь было порядочно, но не так много, как ожидаешь увидеть при таком пышном дворе) выбирали себе учеников, и каждый, чье имя называли, поднимался на галерею, вставал на колено и целовал своему новому господину руку — отвратительный варварский обычай: Вэй Усянь уже жалел о своем замысле — неужели ему тоже придется через это проходить? Хотя, наверное, не придется, потому что на них самих внимания никто не обращал. Должно быть, министр забыл или не посчитал нужным сообщить о его желании императору, или здесь и правда такая же волокита, как на родине, или…
— Ну что? — словно вторя его мыслям, спросил Цзинь Цзысюань. — Не берут? А я что говорил: надо было написать прошение заранее. Кто же будет что-то решать накануне, да еще и на словах.
Сарказм павлину не удался. Вэй Усянь пожал плечами, а Не Хуайсан заметил:
— Кстати, может быть, и нет. Вы видели, как тот генерал сейчас пытался что-то прочитать на бумаге, а потом у него сделалось такое лицо, как будто он сейчас отбросит этот листок? А что если…?
— Причем это не простой генерал! — перебил Мэн Яо. — Вы что, вообще не запомнили ничего, что нам рассказывали? Это же их Первый маршал… ну… примерно как военный министр. И, знаете, очень странно, что военный на такой должности так плохо читает. Как же он тогда сдал экзамен?
— Может быть, там было написано на нашем языке, поэтому он не смог прочитать? — предположил Вэнь Нин, но он, конечно, и сам в это не верил.
Подлый, вероломный лаовай! Он просто не захотел! Здесь ни с кем невозможно нормально договориться! Что за люди…
Раздался пушечный выстрел — здесь так отмечали время, — и тут наставник Лань, сохраняя безмятежное выражение лица, огладил бороду, склонился к своему соседу и что-то ему прошептал. Сосед сделал большие глаза, хлопнул себя по лбу, пошарил в кармане, вытащил свиток, перегнулся черед перегородку между ложами к императору и принялся ему что-то втолковывать. Император, покивав, повел рукой, и распорядитель, который, конечно, отслеживал любой жест своего повелителя, провозгласил:
— Его Величество желает говорить!
— Друзья мои, — начал император. — Как вы все знаете, в прошлом году нам удалось установить дипломатические отношения со Срединной империей — государством на территории Бирюзовых земель. В знак дружбы и сотрудничества между нашими странами мы учредили программу ученического обмена, о которой подробнее расскажет господин экстерриор. Господин Рафиано, пожалуйста.
Сосед наставника Ланя откашлялся и поднялся с места.
— В рамках программы обмена, — сказал он, — вместе с нашими юными дворянами в школе Лаик в течение полугода учились восемь молодых людей из Бирюзовых земель. По договоренности со второй стороной, мы должны предоставить равноценный ответ. Поэтому было принято решение, что восемь лучших выпускников, вместо несения службы оруженосцев, отправятся на обучение в Бирюзовые земли. Это, — министр развернул свиток, — Эстебан Сабве, Норберт Катершванц, Альберто Салина, Ричард Окделл, Иоганн Катершванц, Арно Сэ, Эдвард Феншо и Валентин Васспард. Мы ждем вас в этой ложе, молодые люди. Господин Лань?
— Да-да. Я прочитаю имена на бирюзовоземельский манер, чтобы молодые господа привыкли к тому, как их будут называть, — наставник Лань взял в руки список. — Так, пожалуйста, подходите сюда: Ши Дифэнь, Но Ботэ, А-эр Бэйтэ, Ли Ча, Юэ Хань, А Но, Ай Дэхуа и Ва Ляньцзинь.
Удивительно, но ему удалось произнести эти иноземные имена так, что они звучали совсем по-родному — даже первый слог в каждом был похож на привычную фамилию. Повисло молчание. Наконец, распорядитель, опомнившись, повторил имена еще раз, на талиг, теперь полностью и с титулами, и галерея взорвалась гулом: кто-то из вельмож вскочил, кто-то замахал руками, кто-то начал громко возмущаться.
— Господа, тихо-тихо, — сказал распорядитель. — У вас есть возможность взять кого-то другого.
Любуясь, как их товарищи по учебе с растерянным видом пробираются по рядам и собираются вокруг наставника Ланя и как лишенные учеников вельможи спешно выбирают себе новых из тех, кто остался на площади, Вэй Усянь, видимо, пропустил какое-то движение в императорской ложе, потому что Цзян Чэн вдруг пихнул его локтем в бок и буркнул:
— Хватит ловить ворон, шевелись давай! Вон твой генерал тебя приглашает!
— Маршал, — снова поправил Мэн Яо. — Военный министр, ну.
Действительно, тот самый генерал, которого они только что проклинали за необязательность, пристально смотрел на их группку и делал рукой такие знаки, как будто подзывал корову. Вэй Усянь чуть не подпрыгнул.
— А вы сомневались! — воскликнул он. — Ну все, пока! Всем удачи! Увидимся вечером, не скучайте!
Распорядитель начал что-то говорить, но Вэй Усянь уже не слушал. Он в один миг взлетел по ступеням, пал ниц перед своим новым наставником и — лаовайские ритуалы от радости мгновенно выветрились у него из головы — отвесил ему земной поклон, постаравшись как можно громче приложиться лбом об пол. Распрямившись, он встретился с удивленным — нет, даже ошарашенным — взглядом генерала.
— Что… Вы что делаете, юноша? — медленно спросил тот.
— Выказываю глубочайшее уважение моему наставнику! — с готовностью ответил Вэй Усянь.
Генерал, казалось, подавился тем, что собирался сказать, хмыкнул и жестом велел Вэй Усяню подняться и встать у него за спиной.
— Стойте, а как же присяга? — спохватился кто-то из вельмож.
— Думаю, можно считать принятой, — благодушно сказал император; императрица при этом мило улыбнулась.
***
Чуть позже в тот же день наставник пригласил Вэй Усяня в свой кабинет — и очень кстати, и очень вовремя, потому что Вэй Усянь уже начал обдумывать способы потихоньку сбежать из дома, чтобы успеть проводить друзей: они должны были отбыть назавтра же, ранним утром. Всем, даже лаоваям, было строго велено явиться в бирюзовоземельскую резиденцию не позже заката — конечно, к ланьскому отбою. Лаоваев опустили на несколько часов по домам: этого времени, по мысли наставника Ланя, хватит и на прощание с родными, и на сбор вещей; но ночевать всем полагалось уже вместе, чтобы вместе же, на рассвете, отправиться в долгий путь. Вэй Усянь же, успев переброситься с друзьями только парой фраз, вынужден был последовать за своим новым господином в его особняк и теперь сидел в выделенной ему комнате, разглядывая ее убранство и ожидая, когда наконец доставят его вещи и когда ему будет позволено (или приказано) выйти. Не то чтобы он не вышел бы сам, но поначалу лучше произвести впечатление скромного, воспитанного, покорного ученика… кто бы знал, насколько тяжело ему это дается!
К счастью, наставник и сам решил не медлить и побыстрее расправиться с делами. Вызвав к себе Вэй Усяня, он сообщил, что ни на какое обучение у него нет времени; что в особняке большая библиотека, и он надеется, что оруженосец, который, по отчетам менторов, прекрасно зарекомендовал себя в школе, сумеет сам себя занять; что по дому и городу можно ходить куда угодно без особого разрешения; что кров, одежду, еду, деньги оруженосцу предоставят, как положено; что совсем надолго, например, на целую неделю, отлучаться все же нельзя, потому что иногда оруженосцы требуются на официальных мероприятиях; но что на ближайшие пять дней можно считать себя свободным. В заключение наставник склонил голову чуть набок, прищурился и спросил:
— Может быть, у вас есть какие-то вопросы, юноша? Задавайте, пока я не ушел.
— О да, драгоценный наставник! — встрепенулся Вэй Усянь, который к концу речи отвлекся, рассматривая украшения на стенах кабинета.
— Называйте меня «монсеньор» или «господин маршал», юноша, — поморщился наставник. — Я вам никакой не наставник.
— Драгоценный полководец, — поправился Вэй Усянь: сочетание «р, ш, л» ему до сих пор еще не очень давалось, а ударить в грязь лицом в первые минуты он не хотел. — У меня есть к вам один вопрос! Скажите, когда вы сдавали экзамен на вашу нынешнюю должность, то на какую тему вы писали сочинение?
— Что? — спросил наставник и моргнул. — Какое сочинение? Какой экзамен? Я не сдавал никаких экзаменов, юноша, вы о чем?
***
Эту новость Вэй Усянь изложил своим друзьям первой, когда пришел к ним с намерением провести с ними весь вечер, остаться ночевать и проводить их в путь на рассвете. Наставник Лань как раз куда-то удалился, но Вэй Усянь был уверен, что тот его не выгонит.
— Вы представляете! — возбужденно рассказывал он. — Этот генерал — да, маршал, маршал, я помню, А-Яо, — он вообще не сдавал экзамен. Вообще. Совсем.
— Как же он тогда получил должность? — удивился Вэнь Нин.
— Известно как, — сказал Мэн Яо. — Как получают такие должности? За взятку. По блату. По протекции.
— Или можно кого-то спросить из местных, когда они появятся, — сказал Не Хуайсан. — Вон, например, смотрите.
В дверь как раз входил один из учеников, который должен был ехать вместе с ними — Эстебан, тот самый, чье имя прочитали на церемонии первым. Слуги, отдуваясь, вносили за ним сундуки с его вещами, а вокруг него уже так и вился Вэнь Чао. Обоих было даже немного жаль: Вэнь Чао все они как считали изначально, так и продолжали считать тупым, злобным, жестоким садистом (чтобы потерять к нему всякую симпатию, достаточно было один раз увидеть сладострастное выражение, озарявшее его лицо, когда он намеренно делал кому-нибудь больно на фехтовальной тренировке) и старались по возможности держаться от него подальше, а все приятели Эстебана учились гораздо хуже него и поэтому плелись в конце списка и не попали в число достойных отправиться в Срединную империю: Эстебан вдруг обнаружил себя в окружении ребят, которые не только не заглядывали ему в рот, но и вообще его недолюбливали. Видимо, им с Вэнь Чао придется теперь довольствоваться компанией друг друга.
— Взятка? Да ну вас, это же Алва! — сказал Эстебан. — Ему это не надо. Все же знают, что он любовник короля; кстати, и королевы тоже.
— О, — добавить тут было нечего: все прекрасно помнили ту легендарную историю любви между императором и его фаворитом, которая даже вошла в поговорку. Действительно, все понятно.
— В смысле, я имел в виду, — спохватился Эстебан, — что он гениальный полководец, выиграл множество сражений, его вообще невозможно победить, так что он по заслугам получил свое звание!
_____________________________________
Примечания:
Портрет, улучшенный Не Хуайсаном, стал выглядеть примерно так: upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/a/... или так: sitekid.ru/imgn/171/002.jpg .
«Уу-эй У-щь-ень… Ущь… Я это даже прочитать не могу!» — как читается «Вэй Усянь», можно послушать здесь: «вэй» www.zhonga.ru/chinese-russian/%E9%AD%8F/fdeg1, «у» www.zhonga.ru/chinese-russian/%E6%97%A0/jsy5u, «сянь» www.zhonga.ru/chinese-russian/%E7%BE%A1/qw5e3. В Талиге не выработана система транслитерации иероглифов, поэтому начальник школы записывал имена со слуха и записал как мог.
«Как же он тогда сдал экзамен?» — в Древнем Китае чиновники, претендующие на ту или иную должность, сдавали письменный экзамен, в который входило и сочинение.
«Ши Дифэнь, Но Ботэ, А-эр Бэйтэ, Ли Ча, Юэ Хань, А Но, Ай Дэхуа и Ва Ляньцзинь» — традиционные переводы европейских имен на китайский выверены по словарю на сайте zhonga.ru и Википедии (имена известных личностей). Значения иероглифов при переводе имен собственных почти никогда не учитываются, имеет смысл только произношение.
Приводим здесь все соответствия:
斯蒂芬 shǐdìfēn («этот + стебель + аромат») — Эстебан
诺伯特 nuòbótè («соглашаться + старший дядя + особенный») — Норберт
阿尔贝特 ā'ěrbèitè («склон + так + раковина + особенный») — Альберто
理查 lǐchá («слива + обследовать») — Ричард
约翰 yuēhàn («соединять + перо») — Иоганн
阿诺 ānuò («склон + соглашаться») — Арно
爱德华 àidéhuá («любовь + добро + цветок») — Эдвард
瓦连京 wǎliánjīng («керамический + связывать + столица») — Валентин.
земной поклон, который отбивает Вэй Усянь своему новому наставнику, называется «коутоу» (叩头): им принято было приветствовать императора, судью, наставника (пишут, что традиция сохраняется в восточных единоборствах), а также отдавать почести святыням. [Спасибо vinyawende за указание на этот поклон!]
_____________________________________
Эпилог
***
Наставник Лань тем временем отлучился по очень важному делу: он отправился прощаться с соседями. Для соседей слева он выгреб из сундуков все остатки запасов засушенных ягод и конфет из боярышника — все, что уцелело после визитов его подопечных («Эй, сосед, к тебе внуки приехали? А, племянники? Возьми вот для детей сладкое, вчера напекли!»). С подарком для соседа справа было чуть сложнее: конечно, Лань Цижэнь давно уже выбрал для него одну из акварелей, привезенных в числе прочих гостинцев, — написанные на тончайшей бумаге, сложенные в несколько слоев, они занимали совсем немного места в поклаже, а, развернутые на всю ширину, могли украсить собой целую стену. На полотне, которое Лань Цижэнь предназначал для соседа, алыми шарами распускались розы, тонкие стебли с мелкими листочками шли наискосок и вверх, на ветке сидели две лазоревые птички, а в свободном углу было начертано короткое изречение — цитата из древнего стихотворения. Но хотелось оставить соседу и что-то более существенное.
Последние три месяца Лань Цижэнь занимал себя тем, что писал трактат о точках на человеческом теле — конечно, ничего от себя, только излагал, пересказывал, сокращал, объединял и пояснял мысли великих. Писал он на талиг: точнее, он надиктовывал фразы на талиг своему секретарю, а тот уже приводил их в литературный вид и записывал. Никто здесь не был знаком с лечебными техниками, обычными в Бирюзовых землях, и Лань Цижэнь решил, что подобный труд окажется не лишним. Все иллюстрации в рукописи были сделаны его собственной рукой. Можно было бы доверить трактат кому-то, кто согласится обременить себя и озаботиться его печатью — пусть разойдется по книготорговцам и библиотекам; но не лучше ли будет вручить его человеку, который точно станет им пользоваться? Сосед уже выказывал интерес к бирюзовоземельской медицине, при каждой их встрече аккуратно выспрашивая у Лань Цижэня разные врачебные тонкости, и, конечно, трактат непременно займет свое место в коллекции этого ученого мужа.
Лань Цижэнь завернул рукопись в отрез белого шелка, перевязал ленточкой, приобщил сверху сложенную вшестеро акварель и вышел из своего кабинета.
Сосед, к счастью, оказался дома. Он поблагодарил за подарки, посетовал, что «господин мудрец» так скоро уезжает, пообещал регулярно писать (если письма, конечно, дойдут) и пригласил напоследок разделить с ним ужин. Прощальный обмен любезностями незаметно перетек в привычную для них беседу.
— Представляете, — пожаловался Лань Цижэнь, — подсунули мне тут некондиционного ученика — из этих, новеньких, местных. Все нормальные, а один не то ранен, не то болен! Я его после церемонии привел в наш дом — у него нет родных в столице — и почти сразу заметил, что что-то не так. А ведь нам завтра на рассвете уезжать! Ну что же, у меня есть испытанные средства, которые никогда не подводили: я использовал свои иглы и велел ему сконцентрировать духовную энергию…
— Так, — сказал сосед. — И что же?
— И ничего! Точнее, никакого эффекта на здоровье, но у нас немного закачался пол и обрушилась пара каменных подпорок на крыльце — очень надеюсь, что с нас не вычтут неустойку за этот разгром… Если честно, никогда не задумывался о разнице такого рода в наших культурах: слышал, конечно, что здесь больше внимания придается работе со стихиями, но чтобы вот так!
— Очень интересно, — резюмировал сосед, поднимаясь. — Пойдемте же, посмотрим вашего некондиционного.
***
Очередной совет кланов шел своим чередом. Обсуждался крайне насущный вопрос: какой из орденов будет принимать у себе делегацию из Золотых земель и готов взять на себя обучение иноземной молодежи. Если принять, что они будут учиться вместе с местными молодыми господами того же возраста, то, по давно установленному порядку, как раз подходила очередь клана Вэнь, но что-то в этой идее смущало всех собравшихся.
— Мы понимаем, — говорил глава Цзинь, налепив на лицо дежурную улыбку. — Ваши методы — все эти пытки, казни, издевательства — это, конечно, совершенно нормально для нашей культуры. О, здесь нет ничего такого. Но…
— Но, — подхватил наследник главы Лань (он давно уже заменял отца на таких советах), — но, поймите, мы ведь не можем потерять лицо перед лаоваями.
— Вот именно, — снова вступил глава Цзинь. — Что о нас подумают в Золотых землях? Мы не можем себе позволить в первый же год разрушить все дипломатические отношения, которых мы так долго добивались! А вот орден Ланьлин Цзинь, — он поклонился, — готов взять на себя заботу о наших гостях и все расходы на обучение. Потом, когда они уедут, мы, естественно, вернем вам вашу очередность, глава Вэнь — конечно же, мы не обделим вас, вы получите свое, только чуть позже!
Его слова стали решающими: глава Вэнь нехотя смирился, и все, чьи дети должны были отправляться на учебу в Безночный город, вздохнули с облегчением.
______________________________
Примечания:
Лань Цижэнь дарит соседу картину в жанре «Цветы и птицы»; это традиционный жанр средневековой китайской живописи, например: upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/3/... .
(примечание для читателей, не знакомых с каноном ОЭ): канонично заболевший ученик, которого Лань Цижэнь пытался лечить иглами и концентрацией духовной энергии, является одним из повелителей стихий и, теоретически, способен управлять стихией камней, поэтому его попытка сконцентрироваться и вызвала такой разрушительный эффект.
______________________________
Конец.