Пожиратель младенцев
Фик для Кристиания как приз за то, что она угадала одно из наших творений на ЗФБ у меня в тотализаторе, по ее заявке: "мне бы хотелось историю, в которой Рокэ-взрослый чему-нибудь учит Ричарда-ребёнка - ну и чтоб Рокэ ироничный, Дик ершистый, но при этом они друг другу очень нравятся и практически друзья"
Так вот, Рокэ взрослый, Ричард маленький, Рокэ кое-чему учит Ричарда, и все это обернуто в довольно дурацкую и завиральную приключенческую историю. Еще дополнительно — мне хотелось (уже несколько месяцев) сочинить и написать сюжет, в котором Ричард, пусть маленький, но что-то сделал бы сам, выступил бы активным участником сюжета, а не только пассивно позволил взрослым о себе позаботиться; выручил бы кого-нибудь или сам себя спас... и вот в этой истории попробовала это воплотить.
Итак, Ричарду семь, Рокэ двадцать пять, и он собирается на свидание; таймлайн и события вокруг улицы Винной, и, конечно, все идет не так.
Примерно 4000 слов, предупреждения стандартные: АУ, ООС, элементы балагана!
(у меня в этом фике остались вопросы к себе по поводу как стиля, так и логики, так что если что-то слишком запутанно или недосказано, спрашивайте!)
читать дальшеВо дворе особняка царила уже знакомая суета. Рокэ не успел даже добраться до площадки у фонтана, где собирался поупражняться со шпагой — едва выйдя из дверей, столкнулся с тремя — нет, четырьмя своими людьми: трое тащили на плечах стремянку (такую длинную, что вдвоем уже не унести, — и кажется, длиннее, чем в прошлый раз), а Хуан руководил и так увлекся («Во-о-он туда, к яблоне, и ставьте аккуратно, и я сейчас…»), что даже не заметил соберано.
— Неужели опять? — спросил Рокэ. — Это который раз за две недели, пятый? Шестой? И откуда же вы его сегодня снимаете?
Хуан вздрогнул, обернулся, махнул рукой — мол, несите-несите, не отвлекайтесь, — кивнул, обозначив поклон, и спокойно — внешне спокойно — ответил:
— Сегодня яблоня, соберано. Молодого дора хватились с полчаса назад.
— И ты так и будешь лазать за ним на каждое дерево, куда ему взбредет в голову забраться, и снимать с каждой стены, карниза и чердака? И так до бесконечности? Не пора ли ему и самому научиться?
— Не до бесконечности, — поправил Хуан, — а пока дор герцог не заберет молодого дора… — он, казалось, хотел добавить что-то еще, но бросил настороженный взгляд в глубину сада — туда, где росла самая старая и самая высокая яблоня, которая помнила ребенком не только самого Рокэ, но и, наверное, еще его отца, если не деда, — и промолчал.
— О, догадываюсь, что ты ответишь: мальчика надо пожалеть, мальчика нельзя неволить, мальчик и так много испытал — и теперь вот изживает свой ужас, стараясь забраться повыше: и хорошо, что не забиться поглубже. Но согласись, что не дело вот так ему потакать? Пойдем, конечно, посмотрим на нашего верхолаза, но погоди пока с лестницей: я сам с ним сперва поговорю.
Итак, суета, успевшая за последние две недели стать знакомой и привычной, означала, что Ричард, граф Горик, благовоспитанный и вполне благоразумный для своих семи лет юноша, снова забрался на дерево во дворе особняка герцогов Алва и теперь сидел там на самой высокой ветке и боялся спускаться вниз.
Последнюю мысль Рокэ проговорил вслух — прокричал, задрав голову, стоя под яблоней, в тени ветвей. Листва была уже по-летнему густой, хоть и по-весеннему светлой, и не давала разглядеть мальчишку целиком: солнечные лучи, пробиваясь сквозь нее, обрисовывали его фигурку, выхватывали облик: белая рубашка, темные штаны, но ноги босые ли, в сапожках или в домашних туфлях — уже не увидеть; не видно и сидит ли он, удобно устроившись на ветке, как на скамейке, или судорожно цепляется за ствол.
В ответ немедленно раздалось возмущенное:
— Я не боюсь!
***
«Я не боюсь!» — с этой фразы, произнесенной тем же возмущенным тоном, тем же звонким голосом, разве что чуть менее бодрым, чуть более усталым, едва заметно дрожащим, и началось их близкое знакомство.
Тот день две недели назад — еще более весенний, беззаботный, весь пронизанный солнечным светом, запахом цветов, разлитым в воздухе ощущением свободы и любви, — начинался чудесно. У Рокэ намечалось свидание — и, может быть, даже судьбоносное объяснение; может быть, даже предложение. Уже отпустив на словах охрану (его сегодня сопровождали только двое — Бенито и Хосе, — и он, конечно, не собирался тащить их за собой), он остановился на углу улицы, кварталах в двух от прелестного домика, где его ожидали, и, вручив поводья Бенито, как раз прикидывал, отдать ли плащ Хосе или все-таки удобнее будет в плаще. Он уже расстегнул булавку, уже потянулся к завязкам — и вдруг что-то резко толкнуло его в бок, в бедро, под колени — с такой силой, что он едва удержался на ногах. Рокэ пошатнулся, но устоял; стремительно развернулся, обвел вокруг себя взглядом — опасность, покушение, враги? — и обнаружил, что на мостовой сидит, растерянно хлопая глазами, ребенок лет семи: мальчишка, выскочив как из ниоткуда, несся, похоже, не разбирая дороги, врезался в него и сам от толчка плюхнулся на землю.
— А ну проваливай! Не видишь, люди стоят?! — заорал Хосе и потянулся то ли отвесить мальчишке подзатыльник, то ли схватить его за шиворот и отшвырнуть подальше — но Рокэ его остановил. Ребенок выглядел форменным беспризорником: босой, весь растрепанный, оборванный, штаны где-то протерты до дыр, и нитки торчат бахромой, а где-то продраны так, что свисают лоскуты; рубашка замызганная, мятая, в грязи и пыли — но что-то в его облике, фигуре, в том, как он держал голову, как разворачивал плечи, как выпрямлял спину, говорило о приличном воспитании — дворянской выучке, менторской муштре (начали наверняка и давать азы фехтования, и мучить танцами, и вдалбливать этикет); да и черты лица, и цвет глаз, и эта решительное упрямство во взгляде, и эти сжатые кулаки, стиснутые зубы — все показалось Рокэ очень знакомым.
— Погоди, Хосе, — сказал Рокэ, отводя его руку, и наклонился к ребенку: — И что же, менторы не научили вас не кидаться на людей, юноша? И где же вы раздобыли такой живописный наряд? И где же умудрились так, не побоюсь этого слова, измазаться? И куда потеряли сапоги, а, маркиз, э-э-э?..
— Ричард, граф Горик, — мальчишка задрал подбородок. Хосе выругался сквозь зубы, повел плечами, как будто безмолвно извиняясь, и принялся над ним хлопотать: вздернув под мышки, поднял, поставил на ноги, стал поворачивать, осматривать и отряхивать.
— Ах, юный граф Горик… Не слышал, чтобы Эгмонт приезжал в столицу. Или вы у кого-то гостите? И к чему же все-таки этот маскарад? И где ваши сапоги? — повторил было Рокэ тем светским тоном, каким ведут ни к чему не обязывающую беседу, но тут Хосе тряхнул мальчика особенно энергично — так что тот ойкнул, дернулся в сторону и даже зажмурился, как будто от боли, и Рокэ, оборвав расспросы, нагнулся к нему и велел: — А ну-ка покажи ладони! Сильно рассадил? — Рокэ взял его за руку и повернул ладонью вверх: та и правда вся оказалась расцарапана до крови. — И где еще ушибся? Не отпирайся: я же вижу, что тебе больно стоять!
— А, это, нет… — мальчик удивленно уставился себе на ладонь, потом поднял глаза на Рокэ. — Это не сейчас, то есть не потому что упал, это еще когда я вылезал из подвала, там были камни, острые, и вот это об них, наверное.
— Из подвала? Не буду даже спрашивать, зачем было забираться в подвал: наверняка там нашлось что-то крайне увлекательное, — хмыкнул Рокэ.
— Я не забирался! — мальчик вывернул руку из его хватки и, опять поморщившись, спрятал за спину. — Меня туда привезли, эти люди, и, ну, там маленькое такое окно, высоко, и решетка, и если только залезть по камням в стене, можно увидеть улицу… и эти все время следили, и…
Рокэ кинул взгляд, полный тоски, на вожделенный домик, от которого его отделала всего пара кварталов: каждый виток этого странного разговора все сильнее отодвигал момент свидания. Он с неудовольствием заметил в дальнем конце улицы — совсем рядом с тем домиком, почти напротив — движение: там хлопали двери, мелькали людские фигуры, слышался топот ног и лязг железа, кто-то орал, кто-то громко ругался. Не иначе как Леворукий принес под окна его малышки этих суматошных соседей: не полезешь же к девице в окно на глазах у всего честного народа.
— …и сапоги они тоже забрали, и эсперу, и дублет, и вот рубашку только оставили, но новую не давали, и выходить тоже не давали, и… — частил тем временем мальчик.
Толпа на том конце улицы все прибывала: теперь там собралось уже человек тридцать, все мужчины, все вооружены, при шпагах — и кое-кто как будто выбежал из тех самых дверей — неужели к малышке нагрянула родня? Как неудачно… Отвлекшись, Рокэ не сразу осознал, о чем говорит мальчик — что он имеет в виду; так что Хосе его опередил:
— Тебя что же, похитили? Держали в подвале? Как же ты вырвался?
— Ну да, и я думал, что вылезу через окно, но там решетка была, но все равно, один камень, если его пошатать, он выпадает, но сначала не выпадал, а сегодня я потрогал, и он выпал, и еще они сказали, я слышал: ну уж недолго осталось, сегодня наконец-то решится — и правда, они ушли, и я пролез через этот лаз… — мальчик осекся, замер и вдруг воскликнул, указывая туда же, куда смотрел Рокэ: — Вон они! Вот эти люди, там! Это они!
Движение там сделалось организованным: похитители (если мальчик не сочинял — но Рокэ ему верил: те и правда выглядели сущими головорезами; как же малышке не повезло с соседями) заметили наконец сбежавшего пленника и, конечно, собирались теперь его вернуть. Рокэ кивнул Хосе и взялся за шпагу. Бенито, придвинувшись так, чтобы сомкнуться с ними плечами, осторожно заметил:
— Соберано, их тридцать, а нас трое.
— Тем лучше! — Рокэ усмехнулся. — Юноша, а вы не стойте тут, зайдите за наши спины!
— Я не боюсь! — возмутился мальчишка и, не сдвинувшись с места, наоборот, принял решительную позу, расставил ноги и раскинул руки, как будто собирался загородить его собой. Хосе хмыкнул, Бенито снисходительно улыбнулся.
— За спину! — рявкнул Рокэ и, схватив мальчишку за плечо, не слушая протестов, оттащил назад и задвинул за себя.
Похитители тем временем медлили: остановились на полдороге и, разглядывая их маленький отряд, переговаривались: то ли не ожидали, что за ребенка вступятся, то ли вообще не думали, что в это время дня на этой улице бывают прохожие, а то ли, чем Леворукий не шутит, узнали самого Рокэ: лестно, если боялись связываться — если решили, что даже десять к одному им не победить. Кто-то уже отделился от толпы и рванул назад — оставалось надеяться, что не за подмогой; другие спорили — кто-то с досады саданул кулаком о стену, кто-то в ярости рванул на себе плащ, кто-то плюнул, кто-то сорвал с себя шляпу и швырнул наземь — но никто не сделал ни шага вперед. Атаковать они не решались, но и расходиться явно не собирались. В довершение ко всему в створе улицы появился сурового вида бергер — в ярко-красном камзоле, со шпагой в руке, причем такого внушительного размера, что та сошла бы за вытащенный из закромов прадедовский меч.
Рокэ понял, что делать им здесь больше нечего.
Свидание однозначно не задалось.
— Кажется, господа не готовы завязать с нами знакомство, — заметил Рокэ. — Ну что же, их дело. Давайте-ка сюда ваши ладони, юноша, и показывайте, что там с ногами. Бенито, подними-ка его на руки: у него, похоже, все ступни исцарапаны. Хосе, вода еще осталась?
Наскоро промыв мальчику, который, кажется, растратил всю решимость на последний порыв и теперь послушно потянулся к Бенито и позволил поднять себя, ссадины водой из фляги, Рокэ посадил его перед собой в седло, и они двинулись домой.
***
— Лошади вот, — сказал Рокэ громко, но как будто в пространство, как будто размышляя про себя, — не умеют спускаться по лестнице. Подниматься умеют, а спускаться — нет, и поэтому, увы, как бы ни хотелось, мы не сможем въехать на коне прямо в кабинет Королевского совета или бальную залу. Бывают, конечно, удобные пологие лестницы — и можно, конечно, попробовать завязать лошади глаза и аккуратно вести ее вперед… но я сам не проверял!
С дерева послышался смешок, потом возглас:
— Я не лошадь!
— Не лошадь, — согласился Рокэ. — А человек легко способен спуститься тем же путем, что и забрался. Даже не придется закрывать глаза. Если так уж страшно глядеть вниз, то смотри, — он снова перешел на «ты»: сам не замечал, как перескакивал с мальчишкой с «ты» на «вы» и обратно, — на ветки или на ствол. Задержи взгляд на чем-то одном, руками зацепись покрепче, нащупай ногой устойчивое положение и…
— Не страшно! Вообще не хочу вниз! Буду здесь сидеть…
— …до самого вечера, устанешь и свалишься, или наш добросердечный Хуан не выдержит и все-таки полезет тебя спасать, как обычно. Ну же: это не трудно. Вот как ты туда забрался? Тем же путем и спустишься.
***
«Как ты туда забрался?» — этот вопрос в последние дни — последние недели полторы — звучал в особняке Алва едва ли не чаще других. Никакого Эгмонта в столице, конечно, не было: мальчика умудрились похитить и увезти прямо из Надора, и почему Эгмонт не спохватился, не послал погоню, не разыскивал сына, было непонятно — и стоило еще выяснить. Рокэ написал ему еще в первый же день: по расчетам, если прикинуть расстояния, то ждать его надо было не раньше, чем через месяц, так что мальчик пока оставался в особняке. Отдавать его приятелям Эгмонта Рокэ не собирался: вся история с похищением выглядела крайне сомнительно, и по оговоркам, по проскользнувшим именам («а эр Оливер сказал папе, что…») он начал подозревать, что там замешаны и Рокслеи, и Эпинэ, и как бы даже не сам супрем.
— Как же ты вообще туда пролез? — спрашивал Рокэ, когда мальчишку, проискав три часа, наконец вытащили из самого дальнего угла чердака, возле смотрового окна, куда вел узкий и невероятно пыльный лаз. Отлежавшись, отъевшись, успокоившись и вообще придя в себя за первые несколько дней, тот начал обследовать особняк и сад с таким рвением, что домочадцы, отвыкшие от маленьких детей (сам Рокэ ведь давно вырос, а его люди предпочитали растить своих детей в Кэналлоа, а не в «этом ужасном городе», где и воздух, и погода, и дома, и улицы, и жители — все не то, и моря нет, и холодно, и грязно, и дожди), с трудом успевали за ним следить. Ричарда снимали с деревьев, с забора, с балконов, с карнизов, с крыши — как считал Хуан, все потому, что ребенок столько времени провел в подвале, под землей, что теперь при любой удобной возможности старался забраться повыше.
— Вот так подтянулся, тут ногой встал, видите, такой уступ, и тут еще камень пропустил, — мальчишка показал на едва заметную выемку в стене, около черного хода. Ссадины на ладонях и ступнях у него быстро зажили, и ничто не мешало ему искать новых приключений. В первый же вечер, сказать по правде, Рокэ ручался бы, что ребенок проведет в постели не меньше недели, а то и двух: его сняли с коня уже совсем обмякшим — напряжение схлынуло, и он будто сразу ослаб и только вяло мотал головой, пока его купали, осматривали, переодевали, кормили и укладывали в кровать. Рокэ нашел у него на боках и животе длинные царапины, увидел на ребрах выцветающие синяки — и, не доверяя себе, приказал послать за врачом: как с мальчиком обходились похитители — не оглушили ли, когда схватили; не издевались ли над ним, пока держали в плену; не повредили ли ему что-то внутри? Но, к счастью, опасения не оправдались: голова оказалась цела, кости не пострадали: чтобы мальчик был смирным, его опаивали каким-то снадобьем, от которого тот поначалу все время спал, а потом то ли стали забывать, то ли понадеялись, что теперь-то уж он привык и точно не сбежит, то ли со дня на день ожидали от Эгмонта выкупа (загадка, конечно, чего именно они хотели от Эгмонта: путаные рассказы Ричарда никак не помогали ее решить).
— И тебя никто не заметил? — спросил Рокэ, пощупав и стену, и выступающие камни, и окошко черного хода.
— Никто никогда не замечает! — гордо ответил мальчишка. — Знаете, вот дома, — он закусил губу, и Рокэ подумал, что тот сейчас расплачется (и что он тогда будет делать с плачущим ребенком), но Ричард только наморщил нос и продолжил: — Дома, давно, еще зимой, знаете, у нас есть такой лаз над часовней, такой проход, — он обвел вокруг себя руками, и Рокэ кивнул: мол, интересно, лаз, слушаю. — …И я туда забрался, и никто не увидел, вообще не видел никто, они даже не посмотрели! Ни папа, ни эр Карл, ни эр Арсен, ни эр Вальтер! Только эр Вальтер, он поднял голову, и прищурился вот так, — Ричард скорчил гримасу, — и сказал…
— «Не пристало порядочному дворянину лазить у людей над головами, молодой человек»? — предположил Рокэ, подражая чопорным интонациям супрема.
— Нет! — мальчик рассмеялся. — Он сказал: «Стрелок промахнется, а яд достанется другому, а кинжал…» — он опять чуть нахмурился, — кинжал… Не помню. Но, честно, вообще не увидел!
— Ясно, — сказал Рокэ и, приобняв его за плечи, подтолкнул в сторону лестницы. — Вижу, дома вы развлекались ничуть не хуже, чем тут у меня.
Позже, пересказывая этот занятный разговор (в самом деле, гости Эгмонта обсуждают яды и кинжалы и явно планируют на кого-то покушение) Арно Савиньяку, Рокэ думал, что зря они тогда, на следующий же день, нагрянули в дом похитителей с вооруженным отрядом. Арно вообще оказался вовлечен случайно: Рокэ и позвал-то его только затем, что сам не представлял, как вести себя с семилетним ребенком (отдать нянькам? нанять менторов? справятся и служанки?) — особенно после того, как под утро тот проснулся от кошмара и перебудил криками весь дом; а у Арно младший сын был примерно такого же возраста. Арно кратко расспросил мальчика, посерьезнел, даже помрачнел, потом предложил взять побольше людей и наведаться в тот дом, где держали Ричарда. Рокэ охотно согласился, понадеявшись, что сумеет украдкой заглянуть и в соседские окна, подать знак, урвать воздушный поцелуй. Он написал малышке еще накануне — раньше, чем Эгмонту; попросил прощения, что не явился; посочувствовал, что ей достались такие беспокойные соседи; спросил, не перепугалась ли она, когда те затеяли шум; и обещал прийти назавтра же, при первой возможности, и если она снова будет одна, и если будет его ждать…
Как же он был не прав; как же они обманулись.
Дом похитителей стоял пустым; дом малышки, наоборот, был битком набит народом — выглянувший на стук в дверь молодчик (кажется, не из тех, кто вчера так решительно поначалу собирался атаковать) заявил, что они ничего не знают ни о каких детях и ни о чьих подвалах и вообще справляют свадьбу сестры. Очевидно, родня сумела перехватить письмо Рокэ — то ли новое, то ли предыдущее, то ли оба — и родители, чтобы наказать строптивую дочь, насильно выдали ее замуж. И ведь так неожиданно, так стремительно устроили этот брак: наверняка уже был на примете и жених, и со священником уже договорились… И вот судьба распорядилась так, что его бедная малышка, почти уже невеста, вдруг в одночасье сделалась чужой женой, замужем за нелюбимым (о, с любой другой Рокэ не остановили бы узы брака, но не здесь, не с ней). Арно стоило трудов его увести; врываться в дом и выяснять, не скрываются ли среди гостей на брачном пиру похитители детей, они тогда, конечно, не стали. Арно потом настаивал, что все равно надо бы провести расследование, причем лучше самим, не отдавая ни в чьи руки; и уже начал, и сумел даже вытянуть кое-какие ниточки, нащупать кое-какие связи.
— Так и знал, что во всем виноват супрем! — вырвалось у него, когда Рокэ закончил.
Было бы что заканчивать, коротенький эпизод — так, курьез; но он почему-то произвел на Арно сильное впечатление: не оттого ли, что в тот мнимый заговор оказался втянут и Карл Борн? Он долго молчал, потом хлопнул Рокэ по плечу — как будто хотел удостовериться, что Рокэ здесь, рядом, и жив. Во всей этой истории, сказал он, конечно, еще полно белых пятен, лакун — еще многое непонятно, многое предстоит выяснить, о, очень многое…
…но все это, конечно, может подождать до приезда Эгмонта, а пока главное, что мальчик на свободе, а сам Рокэ цел, и вообще им всем очень, очень повезло, какое-то необыкновенное стечение обстоятельств — как всегда, впрочем, и бывало у Рокэ.
***
— Там две ветки, они переплелись, и я на них встал! — отчитался Ричард: под руководством Рокэ он успел спуститься от силы на пару бье, половину собственного роста, но до земли было еще далеко. — И, ой, они качаются, эр Рокэ!
Рокэ не помнил, когда успел ему представиться: не в самый первый момент — не тогда, когда мальчик назвал себя (некуртуазно со стороны Рокэ, конечно, но что поделаешь); может быть, когда они ехали домой верхом — да, наверное, как раз тогда, самое время для знакомства: и мальчик, как принято было у него дома, тут же начал величать его на старинный манер, в духе Людей Чести — «эр» и по имени, то есть поставил на одну доску с друзьями отца и прочими важными для него взрослыми. Рокэ сначала думал не о том, а потом поздно было возражать.
— Естественно, качаются, — хмыкнул Рокэ. — Они ведь гибкие; и там, на высоте, ветер.
— А камни никогда не качаются! — обиженно заявил Ричард и, судя по шороху и треску, с силой тряхнул ветку. — Они всегда держат, эр Рокэ, всегда крепкие!
— О, не сомневаюсь, что скалы слушаются наследника своего Повелителя и не дадут тебе упасть — а вот я, увы, уж не знаю отчего, но таких талантов лишен и не смогу приказать ветру, чтобы он тебя не раскачивал. Так что придется тебе самому держаться: цепляйся за ветку потолще обеими руками… сделал? Получилось?
— Угу…
— Теперь развернись немного и ногой нащупай следующее переплетение… и аккуратно ставь туда вторую ногу…
— Так очень медленно!
— Ничего, я подожду: знаете ли, никуда не тороплюсь. Поверьте, я совершенно свободен.
***
О да, Рокэ был сегодня совершенно свободен: Арно уехал еще с утра («поговорю сначала с Карлом, он как раз в столице»), других дел не нашлось, возвращаться в полк пока не требовали (а вообще-то Рокэ совсем не так собирался провести отпуск), так что почему бы ему и не поучить кого-то, например, спускаться с деревьев?
Все лучше, чем раз за разом прокручивать в воображении, повторяя, изменяя на разные лады, одну и ту же сцену: вот распахивается дверь в девичий будуар — или кабинет, может быть, у нее есть свой кабинетик, где она, устроившись за столиком, пишет: дневник, заметки, стихи в альбом подруге, длинные страницы писем; или спаленку — может, она уже готовится ко сну, уже лежит в постели, одетая только в легкую сорочку, едва прикрытая одеялом; нет, весна, ночи уже теплые — прикрыта простыней из тонкого льна… Распахивается с грохотом дверь, бьется в стену, отскакивает; врывается разъяренный отец, за ним перепуганная мать, ломает руки, или судорожно перебирает четки, или тискает платок. У отца в кулаке зажат листок бумаги — его ли новое письмо, ее ли ответ, ее ли черновик, его ли первое, давешнее послание — которое из них перехватили, которое она не утаила? «Вести переписку! Девица на выданье! С неженатым мужчиной! А его репутация! — бушует отец. — Ах ты распутница! Порочная девка! Я этого так не оставлю! Завтра же, завтра же, на рассвете — под венец!» О, она не плачет, его бедная храбрая малышка, только отшатывается, тянет на себя простыню — загородиться от отцовского гнева, — вжимается в стену, подбирает под себя ноги; о, она горда, она не будет оправдываться, врать, умолять о милости, выпрашивать прощение; о, она сильна, она не лишится чувств, не сляжет в горячке; и вот наутро, на рассвете, одетая празднично (но по-простому: подвенечного платья не успели сшить), она уже стоит в домовой часовне, или в церкви в соседнем переулке, где служит знакомый отца; рядом еще один его знакомый, приятель, друг — наверняка уже старик!..
Лучше, конечно, занять себя возней с чужим ребенком, чем снова и снова воображать, как по надуманному поводу он вызовет их одного за другим — отца, братьев, кузенов, наконец мужа; одного за другим убьет их всех, оставит ее молодой вдовой, и вот тогда-то ее, вдову, он сможет наконец сделать…
***
— А можно я немного тут посижу? — звонкий голос Ричарда — уже ближе, откуда-то с полпути до земли — развеял фантазии Рокэ. — Тут такой изгиб интересный, знаете, как кресло?
— Ну уж взялся спускаться — так спускайся, — Рокэ помотал головой, отгоняя остатки морока. — Или, что же, неужели вы устали, юный граф Горик?
— Я не устал! — возмущенно воскликнул мальчик и добавил спокойнее: — А знаете, дома, у нас растет такая ива, высокая, ну, наверное, такая же высокая, как ваша яблоня, и там тоже неудобно спускаться, и мы с папой однажды… — он замялся.
— И с папой однажды? — переспросил Рокэ.
— Папа, ну… Он же скоро приедет, эр Рокэ?
— По моим расчетам, должен довольно скоро. Не сегодня, конечно, но точно через неделю-другую.
— Хорошо, — Ричард вздохнул и замолчал.
Оставшийся путь он проделал быстро: ветки там были толще, росли гуще и держали надежней. Только уже почти поравнявшись с Рокэ, мальчик снова замер и с опаской уставился вниз: наверх он сумел вскарабкаться чуть ли не по голому стволу, а прыгать с такой высоты, конечно, боялся.
— Отцепляйся и прыгай ко мне, — предложил Рокэ, подходя ближе и протягивая к нему руки. — Давай, я поймаю. Смотри, прямо ко мне. Готов?
— Да… — с сомнением ответил мальчик и тут же спохватился: — Да, да, конечно!
Уже прижимая его к себе — поймал на лету, в прыжке, точно как и рассчитывал, — Рокэ почувствовал, как мальчик дрожит, как бешено и заполошно стучит у него сердце; и, перехватив покрепче, погладил его по спине и пожурил — сам не зная, в шутку или всерьез:
— Крыши, чердаки, каменные ограды — это я понимаю: камни, допустим, всегда тебя подхватят, не дадут упасть, уберегут. Но дерево ведь живое и не будет покорно Повелителям Скал. Кто же станет тебя ловить, если ты однажды свалишься?
— Вы, — пробормотал Ричард, утыкаясь носом ему в шею. — Вы, эр Рокэ.
***
(Сцена после титров, грустная)
правда грустная, можно не читать, чтобы не портить впечатление!Следующий раз Рокэ увидел Ричарда только через пять лет, тоже весной, но более промозглой, холодной и унылой. Мальчик — уже почти юноша — встретил их отряд на подходах к замку: он, одетый со все серое (здесь не скрываясь носили эсператистский траур), сидел на полуобвалившейся крепостной стене, неподалеку от подъемного моста через ров — времена изменились, изменилась и манера вести войну, и внешние стены, как и рвы, стали как будто уже не нужны. Когда Рокэ подъехал ближе, Ричард повернул голову и кивнул, но не сдвинулся с места.
— Опять забрались куда повыше, юноша? — поприветствовал его Рокэ. — Неужели снова придется вас снимать?
— Нет, — Ричард бледно улыбнулся и снова нахмурился. — Я сам. Добро пожаловать в Надорский замок, герцог Алва. Вы, — его голос дрогнул, — вы же… к отцу? Я сейчас вас провожу.
Он повел плечами и неловко, скованно, медленно, как будто долго сидел так оцепенело, без движения, спустил одну ногу; стал распрямлять вторую, но на полпути замер, потер лицо ладонями и спросил:
— Как вы думаете, почему эр Оливер… зачем он это сделал, эр Рокэ? Я не понимаю!
Если бы у Рокэ был ответ, он бы, конечно, нашел что сказать еще пять лет назад — нашел как утешить еще Ли.
— Не знаю, Ричард, — признался он, подходя ближе. — Но точно знаю, что больше он уже никому не причинит зла.
— Его казнят? Или вы его убили?
— Он нашел свою смерть в болотах и лежит теперь там, — сказал Рокэ. — Спускайтесь же, герцог Окделл, — он протянул Ричарду руку. — Ну же, прыгай, Ричард: я тебя поймаю.
Так вот, Рокэ взрослый, Ричард маленький, Рокэ кое-чему учит Ричарда, и все это обернуто в довольно дурацкую и завиральную приключенческую историю. Еще дополнительно — мне хотелось (уже несколько месяцев) сочинить и написать сюжет, в котором Ричард, пусть маленький, но что-то сделал бы сам, выступил бы активным участником сюжета, а не только пассивно позволил взрослым о себе позаботиться; выручил бы кого-нибудь или сам себя спас... и вот в этой истории попробовала это воплотить.
Итак, Ричарду семь, Рокэ двадцать пять, и он собирается на свидание; таймлайн и события вокруг улицы Винной, и, конечно, все идет не так.
Примерно 4000 слов, предупреждения стандартные: АУ, ООС, элементы балагана!
(у меня в этом фике остались вопросы к себе по поводу как стиля, так и логики, так что если что-то слишком запутанно или недосказано, спрашивайте!)
…а какая-то белка!
читать дальшеВо дворе особняка царила уже знакомая суета. Рокэ не успел даже добраться до площадки у фонтана, где собирался поупражняться со шпагой — едва выйдя из дверей, столкнулся с тремя — нет, четырьмя своими людьми: трое тащили на плечах стремянку (такую длинную, что вдвоем уже не унести, — и кажется, длиннее, чем в прошлый раз), а Хуан руководил и так увлекся («Во-о-он туда, к яблоне, и ставьте аккуратно, и я сейчас…»), что даже не заметил соберано.
— Неужели опять? — спросил Рокэ. — Это который раз за две недели, пятый? Шестой? И откуда же вы его сегодня снимаете?
Хуан вздрогнул, обернулся, махнул рукой — мол, несите-несите, не отвлекайтесь, — кивнул, обозначив поклон, и спокойно — внешне спокойно — ответил:
— Сегодня яблоня, соберано. Молодого дора хватились с полчаса назад.
— И ты так и будешь лазать за ним на каждое дерево, куда ему взбредет в голову забраться, и снимать с каждой стены, карниза и чердака? И так до бесконечности? Не пора ли ему и самому научиться?
— Не до бесконечности, — поправил Хуан, — а пока дор герцог не заберет молодого дора… — он, казалось, хотел добавить что-то еще, но бросил настороженный взгляд в глубину сада — туда, где росла самая старая и самая высокая яблоня, которая помнила ребенком не только самого Рокэ, но и, наверное, еще его отца, если не деда, — и промолчал.
— О, догадываюсь, что ты ответишь: мальчика надо пожалеть, мальчика нельзя неволить, мальчик и так много испытал — и теперь вот изживает свой ужас, стараясь забраться повыше: и хорошо, что не забиться поглубже. Но согласись, что не дело вот так ему потакать? Пойдем, конечно, посмотрим на нашего верхолаза, но погоди пока с лестницей: я сам с ним сперва поговорю.
Итак, суета, успевшая за последние две недели стать знакомой и привычной, означала, что Ричард, граф Горик, благовоспитанный и вполне благоразумный для своих семи лет юноша, снова забрался на дерево во дворе особняка герцогов Алва и теперь сидел там на самой высокой ветке и боялся спускаться вниз.
Последнюю мысль Рокэ проговорил вслух — прокричал, задрав голову, стоя под яблоней, в тени ветвей. Листва была уже по-летнему густой, хоть и по-весеннему светлой, и не давала разглядеть мальчишку целиком: солнечные лучи, пробиваясь сквозь нее, обрисовывали его фигурку, выхватывали облик: белая рубашка, темные штаны, но ноги босые ли, в сапожках или в домашних туфлях — уже не увидеть; не видно и сидит ли он, удобно устроившись на ветке, как на скамейке, или судорожно цепляется за ствол.
В ответ немедленно раздалось возмущенное:
— Я не боюсь!
***
«Я не боюсь!» — с этой фразы, произнесенной тем же возмущенным тоном, тем же звонким голосом, разве что чуть менее бодрым, чуть более усталым, едва заметно дрожащим, и началось их близкое знакомство.
Тот день две недели назад — еще более весенний, беззаботный, весь пронизанный солнечным светом, запахом цветов, разлитым в воздухе ощущением свободы и любви, — начинался чудесно. У Рокэ намечалось свидание — и, может быть, даже судьбоносное объяснение; может быть, даже предложение. Уже отпустив на словах охрану (его сегодня сопровождали только двое — Бенито и Хосе, — и он, конечно, не собирался тащить их за собой), он остановился на углу улицы, кварталах в двух от прелестного домика, где его ожидали, и, вручив поводья Бенито, как раз прикидывал, отдать ли плащ Хосе или все-таки удобнее будет в плаще. Он уже расстегнул булавку, уже потянулся к завязкам — и вдруг что-то резко толкнуло его в бок, в бедро, под колени — с такой силой, что он едва удержался на ногах. Рокэ пошатнулся, но устоял; стремительно развернулся, обвел вокруг себя взглядом — опасность, покушение, враги? — и обнаружил, что на мостовой сидит, растерянно хлопая глазами, ребенок лет семи: мальчишка, выскочив как из ниоткуда, несся, похоже, не разбирая дороги, врезался в него и сам от толчка плюхнулся на землю.
— А ну проваливай! Не видишь, люди стоят?! — заорал Хосе и потянулся то ли отвесить мальчишке подзатыльник, то ли схватить его за шиворот и отшвырнуть подальше — но Рокэ его остановил. Ребенок выглядел форменным беспризорником: босой, весь растрепанный, оборванный, штаны где-то протерты до дыр, и нитки торчат бахромой, а где-то продраны так, что свисают лоскуты; рубашка замызганная, мятая, в грязи и пыли — но что-то в его облике, фигуре, в том, как он держал голову, как разворачивал плечи, как выпрямлял спину, говорило о приличном воспитании — дворянской выучке, менторской муштре (начали наверняка и давать азы фехтования, и мучить танцами, и вдалбливать этикет); да и черты лица, и цвет глаз, и эта решительное упрямство во взгляде, и эти сжатые кулаки, стиснутые зубы — все показалось Рокэ очень знакомым.
— Погоди, Хосе, — сказал Рокэ, отводя его руку, и наклонился к ребенку: — И что же, менторы не научили вас не кидаться на людей, юноша? И где же вы раздобыли такой живописный наряд? И где же умудрились так, не побоюсь этого слова, измазаться? И куда потеряли сапоги, а, маркиз, э-э-э?..
— Ричард, граф Горик, — мальчишка задрал подбородок. Хосе выругался сквозь зубы, повел плечами, как будто безмолвно извиняясь, и принялся над ним хлопотать: вздернув под мышки, поднял, поставил на ноги, стал поворачивать, осматривать и отряхивать.
— Ах, юный граф Горик… Не слышал, чтобы Эгмонт приезжал в столицу. Или вы у кого-то гостите? И к чему же все-таки этот маскарад? И где ваши сапоги? — повторил было Рокэ тем светским тоном, каким ведут ни к чему не обязывающую беседу, но тут Хосе тряхнул мальчика особенно энергично — так что тот ойкнул, дернулся в сторону и даже зажмурился, как будто от боли, и Рокэ, оборвав расспросы, нагнулся к нему и велел: — А ну-ка покажи ладони! Сильно рассадил? — Рокэ взял его за руку и повернул ладонью вверх: та и правда вся оказалась расцарапана до крови. — И где еще ушибся? Не отпирайся: я же вижу, что тебе больно стоять!
— А, это, нет… — мальчик удивленно уставился себе на ладонь, потом поднял глаза на Рокэ. — Это не сейчас, то есть не потому что упал, это еще когда я вылезал из подвала, там были камни, острые, и вот это об них, наверное.
— Из подвала? Не буду даже спрашивать, зачем было забираться в подвал: наверняка там нашлось что-то крайне увлекательное, — хмыкнул Рокэ.
— Я не забирался! — мальчик вывернул руку из его хватки и, опять поморщившись, спрятал за спину. — Меня туда привезли, эти люди, и, ну, там маленькое такое окно, высоко, и решетка, и если только залезть по камням в стене, можно увидеть улицу… и эти все время следили, и…
Рокэ кинул взгляд, полный тоски, на вожделенный домик, от которого его отделала всего пара кварталов: каждый виток этого странного разговора все сильнее отодвигал момент свидания. Он с неудовольствием заметил в дальнем конце улицы — совсем рядом с тем домиком, почти напротив — движение: там хлопали двери, мелькали людские фигуры, слышался топот ног и лязг железа, кто-то орал, кто-то громко ругался. Не иначе как Леворукий принес под окна его малышки этих суматошных соседей: не полезешь же к девице в окно на глазах у всего честного народа.
— …и сапоги они тоже забрали, и эсперу, и дублет, и вот рубашку только оставили, но новую не давали, и выходить тоже не давали, и… — частил тем временем мальчик.
Толпа на том конце улицы все прибывала: теперь там собралось уже человек тридцать, все мужчины, все вооружены, при шпагах — и кое-кто как будто выбежал из тех самых дверей — неужели к малышке нагрянула родня? Как неудачно… Отвлекшись, Рокэ не сразу осознал, о чем говорит мальчик — что он имеет в виду; так что Хосе его опередил:
— Тебя что же, похитили? Держали в подвале? Как же ты вырвался?
— Ну да, и я думал, что вылезу через окно, но там решетка была, но все равно, один камень, если его пошатать, он выпадает, но сначала не выпадал, а сегодня я потрогал, и он выпал, и еще они сказали, я слышал: ну уж недолго осталось, сегодня наконец-то решится — и правда, они ушли, и я пролез через этот лаз… — мальчик осекся, замер и вдруг воскликнул, указывая туда же, куда смотрел Рокэ: — Вон они! Вот эти люди, там! Это они!
Движение там сделалось организованным: похитители (если мальчик не сочинял — но Рокэ ему верил: те и правда выглядели сущими головорезами; как же малышке не повезло с соседями) заметили наконец сбежавшего пленника и, конечно, собирались теперь его вернуть. Рокэ кивнул Хосе и взялся за шпагу. Бенито, придвинувшись так, чтобы сомкнуться с ними плечами, осторожно заметил:
— Соберано, их тридцать, а нас трое.
— Тем лучше! — Рокэ усмехнулся. — Юноша, а вы не стойте тут, зайдите за наши спины!
— Я не боюсь! — возмутился мальчишка и, не сдвинувшись с места, наоборот, принял решительную позу, расставил ноги и раскинул руки, как будто собирался загородить его собой. Хосе хмыкнул, Бенито снисходительно улыбнулся.
— За спину! — рявкнул Рокэ и, схватив мальчишку за плечо, не слушая протестов, оттащил назад и задвинул за себя.
Похитители тем временем медлили: остановились на полдороге и, разглядывая их маленький отряд, переговаривались: то ли не ожидали, что за ребенка вступятся, то ли вообще не думали, что в это время дня на этой улице бывают прохожие, а то ли, чем Леворукий не шутит, узнали самого Рокэ: лестно, если боялись связываться — если решили, что даже десять к одному им не победить. Кто-то уже отделился от толпы и рванул назад — оставалось надеяться, что не за подмогой; другие спорили — кто-то с досады саданул кулаком о стену, кто-то в ярости рванул на себе плащ, кто-то плюнул, кто-то сорвал с себя шляпу и швырнул наземь — но никто не сделал ни шага вперед. Атаковать они не решались, но и расходиться явно не собирались. В довершение ко всему в створе улицы появился сурового вида бергер — в ярко-красном камзоле, со шпагой в руке, причем такого внушительного размера, что та сошла бы за вытащенный из закромов прадедовский меч.
Рокэ понял, что делать им здесь больше нечего.
Свидание однозначно не задалось.
— Кажется, господа не готовы завязать с нами знакомство, — заметил Рокэ. — Ну что же, их дело. Давайте-ка сюда ваши ладони, юноша, и показывайте, что там с ногами. Бенито, подними-ка его на руки: у него, похоже, все ступни исцарапаны. Хосе, вода еще осталась?
Наскоро промыв мальчику, который, кажется, растратил всю решимость на последний порыв и теперь послушно потянулся к Бенито и позволил поднять себя, ссадины водой из фляги, Рокэ посадил его перед собой в седло, и они двинулись домой.
***
— Лошади вот, — сказал Рокэ громко, но как будто в пространство, как будто размышляя про себя, — не умеют спускаться по лестнице. Подниматься умеют, а спускаться — нет, и поэтому, увы, как бы ни хотелось, мы не сможем въехать на коне прямо в кабинет Королевского совета или бальную залу. Бывают, конечно, удобные пологие лестницы — и можно, конечно, попробовать завязать лошади глаза и аккуратно вести ее вперед… но я сам не проверял!
С дерева послышался смешок, потом возглас:
— Я не лошадь!
— Не лошадь, — согласился Рокэ. — А человек легко способен спуститься тем же путем, что и забрался. Даже не придется закрывать глаза. Если так уж страшно глядеть вниз, то смотри, — он снова перешел на «ты»: сам не замечал, как перескакивал с мальчишкой с «ты» на «вы» и обратно, — на ветки или на ствол. Задержи взгляд на чем-то одном, руками зацепись покрепче, нащупай ногой устойчивое положение и…
— Не страшно! Вообще не хочу вниз! Буду здесь сидеть…
— …до самого вечера, устанешь и свалишься, или наш добросердечный Хуан не выдержит и все-таки полезет тебя спасать, как обычно. Ну же: это не трудно. Вот как ты туда забрался? Тем же путем и спустишься.
***
«Как ты туда забрался?» — этот вопрос в последние дни — последние недели полторы — звучал в особняке Алва едва ли не чаще других. Никакого Эгмонта в столице, конечно, не было: мальчика умудрились похитить и увезти прямо из Надора, и почему Эгмонт не спохватился, не послал погоню, не разыскивал сына, было непонятно — и стоило еще выяснить. Рокэ написал ему еще в первый же день: по расчетам, если прикинуть расстояния, то ждать его надо было не раньше, чем через месяц, так что мальчик пока оставался в особняке. Отдавать его приятелям Эгмонта Рокэ не собирался: вся история с похищением выглядела крайне сомнительно, и по оговоркам, по проскользнувшим именам («а эр Оливер сказал папе, что…») он начал подозревать, что там замешаны и Рокслеи, и Эпинэ, и как бы даже не сам супрем.
— Как же ты вообще туда пролез? — спрашивал Рокэ, когда мальчишку, проискав три часа, наконец вытащили из самого дальнего угла чердака, возле смотрового окна, куда вел узкий и невероятно пыльный лаз. Отлежавшись, отъевшись, успокоившись и вообще придя в себя за первые несколько дней, тот начал обследовать особняк и сад с таким рвением, что домочадцы, отвыкшие от маленьких детей (сам Рокэ ведь давно вырос, а его люди предпочитали растить своих детей в Кэналлоа, а не в «этом ужасном городе», где и воздух, и погода, и дома, и улицы, и жители — все не то, и моря нет, и холодно, и грязно, и дожди), с трудом успевали за ним следить. Ричарда снимали с деревьев, с забора, с балконов, с карнизов, с крыши — как считал Хуан, все потому, что ребенок столько времени провел в подвале, под землей, что теперь при любой удобной возможности старался забраться повыше.
— Вот так подтянулся, тут ногой встал, видите, такой уступ, и тут еще камень пропустил, — мальчишка показал на едва заметную выемку в стене, около черного хода. Ссадины на ладонях и ступнях у него быстро зажили, и ничто не мешало ему искать новых приключений. В первый же вечер, сказать по правде, Рокэ ручался бы, что ребенок проведет в постели не меньше недели, а то и двух: его сняли с коня уже совсем обмякшим — напряжение схлынуло, и он будто сразу ослаб и только вяло мотал головой, пока его купали, осматривали, переодевали, кормили и укладывали в кровать. Рокэ нашел у него на боках и животе длинные царапины, увидел на ребрах выцветающие синяки — и, не доверяя себе, приказал послать за врачом: как с мальчиком обходились похитители — не оглушили ли, когда схватили; не издевались ли над ним, пока держали в плену; не повредили ли ему что-то внутри? Но, к счастью, опасения не оправдались: голова оказалась цела, кости не пострадали: чтобы мальчик был смирным, его опаивали каким-то снадобьем, от которого тот поначалу все время спал, а потом то ли стали забывать, то ли понадеялись, что теперь-то уж он привык и точно не сбежит, то ли со дня на день ожидали от Эгмонта выкупа (загадка, конечно, чего именно они хотели от Эгмонта: путаные рассказы Ричарда никак не помогали ее решить).
— И тебя никто не заметил? — спросил Рокэ, пощупав и стену, и выступающие камни, и окошко черного хода.
— Никто никогда не замечает! — гордо ответил мальчишка. — Знаете, вот дома, — он закусил губу, и Рокэ подумал, что тот сейчас расплачется (и что он тогда будет делать с плачущим ребенком), но Ричард только наморщил нос и продолжил: — Дома, давно, еще зимой, знаете, у нас есть такой лаз над часовней, такой проход, — он обвел вокруг себя руками, и Рокэ кивнул: мол, интересно, лаз, слушаю. — …И я туда забрался, и никто не увидел, вообще не видел никто, они даже не посмотрели! Ни папа, ни эр Карл, ни эр Арсен, ни эр Вальтер! Только эр Вальтер, он поднял голову, и прищурился вот так, — Ричард скорчил гримасу, — и сказал…
— «Не пристало порядочному дворянину лазить у людей над головами, молодой человек»? — предположил Рокэ, подражая чопорным интонациям супрема.
— Нет! — мальчик рассмеялся. — Он сказал: «Стрелок промахнется, а яд достанется другому, а кинжал…» — он опять чуть нахмурился, — кинжал… Не помню. Но, честно, вообще не увидел!
— Ясно, — сказал Рокэ и, приобняв его за плечи, подтолкнул в сторону лестницы. — Вижу, дома вы развлекались ничуть не хуже, чем тут у меня.
Позже, пересказывая этот занятный разговор (в самом деле, гости Эгмонта обсуждают яды и кинжалы и явно планируют на кого-то покушение) Арно Савиньяку, Рокэ думал, что зря они тогда, на следующий же день, нагрянули в дом похитителей с вооруженным отрядом. Арно вообще оказался вовлечен случайно: Рокэ и позвал-то его только затем, что сам не представлял, как вести себя с семилетним ребенком (отдать нянькам? нанять менторов? справятся и служанки?) — особенно после того, как под утро тот проснулся от кошмара и перебудил криками весь дом; а у Арно младший сын был примерно такого же возраста. Арно кратко расспросил мальчика, посерьезнел, даже помрачнел, потом предложил взять побольше людей и наведаться в тот дом, где держали Ричарда. Рокэ охотно согласился, понадеявшись, что сумеет украдкой заглянуть и в соседские окна, подать знак, урвать воздушный поцелуй. Он написал малышке еще накануне — раньше, чем Эгмонту; попросил прощения, что не явился; посочувствовал, что ей достались такие беспокойные соседи; спросил, не перепугалась ли она, когда те затеяли шум; и обещал прийти назавтра же, при первой возможности, и если она снова будет одна, и если будет его ждать…
Как же он был не прав; как же они обманулись.
Дом похитителей стоял пустым; дом малышки, наоборот, был битком набит народом — выглянувший на стук в дверь молодчик (кажется, не из тех, кто вчера так решительно поначалу собирался атаковать) заявил, что они ничего не знают ни о каких детях и ни о чьих подвалах и вообще справляют свадьбу сестры. Очевидно, родня сумела перехватить письмо Рокэ — то ли новое, то ли предыдущее, то ли оба — и родители, чтобы наказать строптивую дочь, насильно выдали ее замуж. И ведь так неожиданно, так стремительно устроили этот брак: наверняка уже был на примете и жених, и со священником уже договорились… И вот судьба распорядилась так, что его бедная малышка, почти уже невеста, вдруг в одночасье сделалась чужой женой, замужем за нелюбимым (о, с любой другой Рокэ не остановили бы узы брака, но не здесь, не с ней). Арно стоило трудов его увести; врываться в дом и выяснять, не скрываются ли среди гостей на брачном пиру похитители детей, они тогда, конечно, не стали. Арно потом настаивал, что все равно надо бы провести расследование, причем лучше самим, не отдавая ни в чьи руки; и уже начал, и сумел даже вытянуть кое-какие ниточки, нащупать кое-какие связи.
— Так и знал, что во всем виноват супрем! — вырвалось у него, когда Рокэ закончил.
Было бы что заканчивать, коротенький эпизод — так, курьез; но он почему-то произвел на Арно сильное впечатление: не оттого ли, что в тот мнимый заговор оказался втянут и Карл Борн? Он долго молчал, потом хлопнул Рокэ по плечу — как будто хотел удостовериться, что Рокэ здесь, рядом, и жив. Во всей этой истории, сказал он, конечно, еще полно белых пятен, лакун — еще многое непонятно, многое предстоит выяснить, о, очень многое…
…но все это, конечно, может подождать до приезда Эгмонта, а пока главное, что мальчик на свободе, а сам Рокэ цел, и вообще им всем очень, очень повезло, какое-то необыкновенное стечение обстоятельств — как всегда, впрочем, и бывало у Рокэ.
***
— Там две ветки, они переплелись, и я на них встал! — отчитался Ричард: под руководством Рокэ он успел спуститься от силы на пару бье, половину собственного роста, но до земли было еще далеко. — И, ой, они качаются, эр Рокэ!
Рокэ не помнил, когда успел ему представиться: не в самый первый момент — не тогда, когда мальчик назвал себя (некуртуазно со стороны Рокэ, конечно, но что поделаешь); может быть, когда они ехали домой верхом — да, наверное, как раз тогда, самое время для знакомства: и мальчик, как принято было у него дома, тут же начал величать его на старинный манер, в духе Людей Чести — «эр» и по имени, то есть поставил на одну доску с друзьями отца и прочими важными для него взрослыми. Рокэ сначала думал не о том, а потом поздно было возражать.
— Естественно, качаются, — хмыкнул Рокэ. — Они ведь гибкие; и там, на высоте, ветер.
— А камни никогда не качаются! — обиженно заявил Ричард и, судя по шороху и треску, с силой тряхнул ветку. — Они всегда держат, эр Рокэ, всегда крепкие!
— О, не сомневаюсь, что скалы слушаются наследника своего Повелителя и не дадут тебе упасть — а вот я, увы, уж не знаю отчего, но таких талантов лишен и не смогу приказать ветру, чтобы он тебя не раскачивал. Так что придется тебе самому держаться: цепляйся за ветку потолще обеими руками… сделал? Получилось?
— Угу…
— Теперь развернись немного и ногой нащупай следующее переплетение… и аккуратно ставь туда вторую ногу…
— Так очень медленно!
— Ничего, я подожду: знаете ли, никуда не тороплюсь. Поверьте, я совершенно свободен.
***
О да, Рокэ был сегодня совершенно свободен: Арно уехал еще с утра («поговорю сначала с Карлом, он как раз в столице»), других дел не нашлось, возвращаться в полк пока не требовали (а вообще-то Рокэ совсем не так собирался провести отпуск), так что почему бы ему и не поучить кого-то, например, спускаться с деревьев?
Все лучше, чем раз за разом прокручивать в воображении, повторяя, изменяя на разные лады, одну и ту же сцену: вот распахивается дверь в девичий будуар — или кабинет, может быть, у нее есть свой кабинетик, где она, устроившись за столиком, пишет: дневник, заметки, стихи в альбом подруге, длинные страницы писем; или спаленку — может, она уже готовится ко сну, уже лежит в постели, одетая только в легкую сорочку, едва прикрытая одеялом; нет, весна, ночи уже теплые — прикрыта простыней из тонкого льна… Распахивается с грохотом дверь, бьется в стену, отскакивает; врывается разъяренный отец, за ним перепуганная мать, ломает руки, или судорожно перебирает четки, или тискает платок. У отца в кулаке зажат листок бумаги — его ли новое письмо, ее ли ответ, ее ли черновик, его ли первое, давешнее послание — которое из них перехватили, которое она не утаила? «Вести переписку! Девица на выданье! С неженатым мужчиной! А его репутация! — бушует отец. — Ах ты распутница! Порочная девка! Я этого так не оставлю! Завтра же, завтра же, на рассвете — под венец!» О, она не плачет, его бедная храбрая малышка, только отшатывается, тянет на себя простыню — загородиться от отцовского гнева, — вжимается в стену, подбирает под себя ноги; о, она горда, она не будет оправдываться, врать, умолять о милости, выпрашивать прощение; о, она сильна, она не лишится чувств, не сляжет в горячке; и вот наутро, на рассвете, одетая празднично (но по-простому: подвенечного платья не успели сшить), она уже стоит в домовой часовне, или в церкви в соседнем переулке, где служит знакомый отца; рядом еще один его знакомый, приятель, друг — наверняка уже старик!..
Лучше, конечно, занять себя возней с чужим ребенком, чем снова и снова воображать, как по надуманному поводу он вызовет их одного за другим — отца, братьев, кузенов, наконец мужа; одного за другим убьет их всех, оставит ее молодой вдовой, и вот тогда-то ее, вдову, он сможет наконец сделать…
***
— А можно я немного тут посижу? — звонкий голос Ричарда — уже ближе, откуда-то с полпути до земли — развеял фантазии Рокэ. — Тут такой изгиб интересный, знаете, как кресло?
— Ну уж взялся спускаться — так спускайся, — Рокэ помотал головой, отгоняя остатки морока. — Или, что же, неужели вы устали, юный граф Горик?
— Я не устал! — возмущенно воскликнул мальчик и добавил спокойнее: — А знаете, дома, у нас растет такая ива, высокая, ну, наверное, такая же высокая, как ваша яблоня, и там тоже неудобно спускаться, и мы с папой однажды… — он замялся.
— И с папой однажды? — переспросил Рокэ.
— Папа, ну… Он же скоро приедет, эр Рокэ?
— По моим расчетам, должен довольно скоро. Не сегодня, конечно, но точно через неделю-другую.
— Хорошо, — Ричард вздохнул и замолчал.
Оставшийся путь он проделал быстро: ветки там были толще, росли гуще и держали надежней. Только уже почти поравнявшись с Рокэ, мальчик снова замер и с опаской уставился вниз: наверх он сумел вскарабкаться чуть ли не по голому стволу, а прыгать с такой высоты, конечно, боялся.
— Отцепляйся и прыгай ко мне, — предложил Рокэ, подходя ближе и протягивая к нему руки. — Давай, я поймаю. Смотри, прямо ко мне. Готов?
— Да… — с сомнением ответил мальчик и тут же спохватился: — Да, да, конечно!
Уже прижимая его к себе — поймал на лету, в прыжке, точно как и рассчитывал, — Рокэ почувствовал, как мальчик дрожит, как бешено и заполошно стучит у него сердце; и, перехватив покрепче, погладил его по спине и пожурил — сам не зная, в шутку или всерьез:
— Крыши, чердаки, каменные ограды — это я понимаю: камни, допустим, всегда тебя подхватят, не дадут упасть, уберегут. Но дерево ведь живое и не будет покорно Повелителям Скал. Кто же станет тебя ловить, если ты однажды свалишься?
— Вы, — пробормотал Ричард, утыкаясь носом ему в шею. — Вы, эр Рокэ.
***
(Сцена после титров, грустная)
правда грустная, можно не читать, чтобы не портить впечатление!Следующий раз Рокэ увидел Ричарда только через пять лет, тоже весной, но более промозглой, холодной и унылой. Мальчик — уже почти юноша — встретил их отряд на подходах к замку: он, одетый со все серое (здесь не скрываясь носили эсператистский траур), сидел на полуобвалившейся крепостной стене, неподалеку от подъемного моста через ров — времена изменились, изменилась и манера вести войну, и внешние стены, как и рвы, стали как будто уже не нужны. Когда Рокэ подъехал ближе, Ричард повернул голову и кивнул, но не сдвинулся с места.
— Опять забрались куда повыше, юноша? — поприветствовал его Рокэ. — Неужели снова придется вас снимать?
— Нет, — Ричард бледно улыбнулся и снова нахмурился. — Я сам. Добро пожаловать в Надорский замок, герцог Алва. Вы, — его голос дрогнул, — вы же… к отцу? Я сейчас вас провожу.
Он повел плечами и неловко, скованно, медленно, как будто долго сидел так оцепенело, без движения, спустил одну ногу; стал распрямлять вторую, но на полпути замер, потер лицо ладонями и спросил:
— Как вы думаете, почему эр Оливер… зачем он это сделал, эр Рокэ? Я не понимаю!
Если бы у Рокэ был ответ, он бы, конечно, нашел что сказать еще пять лет назад — нашел как утешить еще Ли.
— Не знаю, Ричард, — признался он, подходя ближе. — Но точно знаю, что больше он уже никому не причинит зла.
— Его казнят? Или вы его убили?
— Он нашел свою смерть в болотах и лежит теперь там, — сказал Рокэ. — Спускайтесь же, герцог Окделл, — он протянул Ричарду руку. — Ну же, прыгай, Ричард: я тебя поймаю.
-
-
28.03.2024 в 00:23Момент с деревом совершенно прекрасен - вообще, мне кажется, оно очень символично скрепляет все сюжетные моменты. И как же хорош Рокэ, не пытающийся спасать и перетягивать на себя чужую ответственность, но готовый подсказать, ободрить и, в конечном итоге, подхватить. И Ричард прекрасен - упорно лезет вверх и вверх, и умеет учиться новому, и перебарывает свой страх.
Эта сцена - "прыгай, я тебя поймаю" - прямо воплощает то, что я так сильно люблю в алвадиках
И финальная закольцовка очень хороша.
Как же вовремя у Дика и Рокэ случилось знакомство))
Получается, Эгмонт отказался участвовать в заговоре, и Дика похитили, чтобы заставить Эгмонта передумать?
И убили его в итоге те же бывшие друзья...
Но в этой ситуации Ричард наследует не мятежнику, а верному короне герцогу - и ему будет легче. Тем более, у него есть дружба Рокэ.
Да, и надеюсь, Эмильенну Рокэ забыл быстро и благополучно. Думаю, то, что в финале он её не вспоминает вовсе - хороший знак))
Спасибо вам ещё раз! С огромным удовольствием прочитала
-
-
28.03.2024 в 05:00-
-
28.03.2024 в 11:18прямо воплощает то, что я так сильно люблю в алвадиках
Здорово! Отлично, что это совпало! Для меня тут не только межличностные отношения, но и мистические: у Скал есть их Сердце, у Сердца есть его Скалы
Получается, Эгмонт отказался участвовать в заговоре, и Дика похитили, чтобы заставить Эгмонта передумать?
Да, и, возможно, шантажировали его благополучием и жизнью, чтобы Эгмонт не кинулся чинить препятствия заговорщикам
И убили его в итоге те же бывшие друзья...
Да
Но в этой ситуации Ричард наследует не мятежнику, а верному короне герцогу - и ему будет легче. Тем более, у него есть дружба Рокэ.
Точно будет легче! И Мирабелла, думаю, не будет препятствовать, ведь для нее теперь Рокэ не тот монстр, который убил ее мужа, не воплощение зла; и наоборот, он как будто отомстил убийце (хотя раз он подавил восстание, то все же многие друзья семьи погибли... не знаю, что там с Эпинэ).
Да, и надеюсь, Эмильенну Рокэ забыл быстро и благополучно. Думаю, то, что в финале он её не вспоминает вовсе - хороший знак
Думаю да, отпустил эту влюбленность!
irina-gemini, это Оливер Рокслей: он приехал к Эгмонту накануне восстания и, видимо, активно там поучаствовал, а больше мы из канона не знаем о нем ничего.
-
-
29.03.2024 в 19:39-
-
29.03.2024 в 20:17А вообще я даже не знаю, кто из них более очаровательный и милый - юный граф Горик, которого приходится отовсюду снимать, или же чуть менее юный герцог Алва, способный замечтаться о своей "малышке" посреди рассказа о похищении)))
Очень приятно наблюдать за их взаимодействием, таким тёплым, непосредственным, ещё ничем не омраченным (а потом бух! - и ты в стекле, да... но впрочем ты честно предупредила, тут я не в претензии... а я в любом случае полезла бы читать всё, конечно). Впрочем, тревогой веет ещё от идеи Арно "поговорить сначала с Карлом"... Или его убьют ещё не тогда, а канонично? Но всё равно, почему нельзя уползти вообще всех? (крик в пространство)
Тоже присоединяюсь к надеждам, что о любви своей Рокэ так или иначе позабыл. Просто не до того стало или же всё-таки узнал, что она там вовсе не несчастна, но, конечно, не в столь травматичном формате, как в каноне... Но как-то да, если брать каноничную Эмильенну, то счастливой парой лично я их не вижу совсем, а несчастливую как-то не хотелось бы.
Концовка печалит, но в то же время оставляет надежду. Рокэ Ричарда явно не оставит (и вообще он, как мне показалось, не столько "к отцу", сколько к Ричарду. Могу ошибаться относительно авторского замысла, но по-моему с Эгмонтом, даже порвавшим с мятежниками, Рокэ вряд ли бы сблизился, так что приезжает он именно поддержать Ричарда и беспокоится именно о нём). И здесь явно всё будет лучше, чем в каноне. Как же я люблю такое их взаимодействие... спасибо ещё раз!
-
-
29.03.2024 в 20:24Эпинэ... а может, они всё же тоже не полезли в это? Мне лично как-то сложно представить того же Мориса, который согласится быть на одной стороне с похитителями детей и убийцей его друга и бывшего оруженосца... Хотя, конечно, Излом грядёт, если не восстание, то всё равно они должны куда-то деться, грибочков поесть или что... Эх, ну вот за что нам такой канон, а?
-
-
30.03.2024 в 23:13-
-
31.03.2024 в 00:17Да уж, действительно белка! Раз и без нижних веток справился, то совсем белка!
Да-да!
Впрочем, тревогой веет ещё от идеи Арно "поговорить сначала с Карлом"... Или его убьют ещё не тогда, а канонично?
Тут канонично, через несколько месяцев: пока Борн не дошел еще до мысли "а не поднять ли нме восстание". Пока травестирование той части канона, где маршал Савиньяк не дает ход расследованию покушения на Рокэ, чтобы выгородить своего друга Борна (ну, ведь лестничные / ретконные объяснения эпизода можно понять и так)
Но всё равно, почему нельзя уползти вообще всех?
Тоже присоединяюсь к надеждам, что о любви своей Рокэ так или иначе позабыл. Просто не до того стало или же всё-таки узнал, что она там вовсе не несчастна, но, конечно, не в столь травматичном формате, как в каноне... Но как-то да, если брать каноничную Эмильенну, то счастливой парой лично я их не вижу совсем, а несчастливую как-то не хотелось бы.
Вот да, и я думаю, это не тот брак, которого хотелось бы! У Рокэ влюбленность надуманная, романтическая, а у Эмильенны к нему вообще никаких чувств. Брак по расчету тоже не подойдет, мезальянс все-таки, ее семья мелковата...
Рокэ Ричарда явно не оставит
О, не оставит, конечно! Не заберет себе воспитывать, но однозначно будет поддерживать, участвовать в судьбе!
и вообще он, как мне показалось, не столько "к отцу", сколько к Ричарду.
Ну, он по протоколу приехал, равный проводить равного (герцог герцога), но к Ричарду тоже!
И здесь явно всё будет лучше, чем в каноне.
Обязательно!
Мне тоже кажется, что Мирабелла против не будет. Всё-таки Рокэ ещё с тем похищением помог, хоть Ричард и сбежал сам, и потом да, получается, что отомстил. Друзья семьи вроде бы да, но получается же, что эти друзья семьи Эгмонта и убили, как-то после этого о них переживать... ну не знаю.
Я тоже так представляю. Она могла бы предъявить Рокэ убийство своего "дядюшки" пять лет назад... но в каноне она никогда этого не предъявляла, так что, видимо, не было там особой любви к дядюшке. К тому же, эта та Мирабелла и тот Рокэ, которые буквально несколько месяцев назад встретились на приеме у Ноймариненов, и Рокэ носил ее на ручках,
лечил ей ногу, она совершенно была не против, по свидетельствам канона. Так что вроде неоткуда взяться ненависти. И да, он пусть и со стороны короны (и, может, не своими руками), но расправился с убийцей Эгмонта!Эпинэ... а может, они всё же тоже не полезли в это? Мне лично как-то сложно представить того же Мориса, который согласится быть на одной стороне с похитителями детей и убийцей его друга и бывшего оруженосца...
Вот, может, и не полезли. Нам лестница сообщает странное: что старик Эпинэ имел настолько сильное влияние на сына, что Морис, может, и не хотел влезать в восстание, но не смог ослушаться отца. Я не знаю, как с этим быть здесь, что у Мориса победит: нежелание иметь дело с теми, кто пять лет назад пытался воевать с ребенком, или патриархальное послушание. Допустим, Рокслей убивает Эгмонта вот прямо перед началом своего восстания... если войска Эпинэ уже были собраны (т.е. им не жала та давешняя история с похищением), то успеет ли Морис их отозвать, когда узнает, что случилось?
Так-то было бы здорово, если бы они тоже не сунулись! Надо продумать варианты для них...
Излом грядёт, если не восстание, то всё равно они должны куда-то деться, грибочков поесть или что
О да, всегда можно выдать им тот самый персик, которым давятся исторические персонажи, если надо их убрать в рамках сюжета альтернативной истории (ну, это такой мем среди фанатов АИ: подавился персиком... историческое лицо вдруг умирает, как же пойдет история мира теперь?). Тоже надо подумать!
-
-
31.03.2024 в 18:00Пеши есчоXDЯ же рассказывала тебе сюжет, в котором 6-летний Дикон со своей ивой и 7-летний Бран меняются местами?
Рассказывала, да! И оно тоже прекрасно!
Тут канонично, через несколько месяцев: пока Борн не дошел еще до мысли "а не поднять ли нме восстание".
Поняла. Логично: не имея подготовленного восстания, убивать Савиньяка как-то глупо, а здесь оно явно ещё не готово. Просто у меня явно нервная реакция на Савиньяка, который говорит, что едет к Борну поговорить
...маршал Савиньяк не дает ход расследованию покушения на Рокэ, чтобы выгородить своего друга Борна (ну, ведь лестничные / ретконные объяснения эпизода можно понять и так)
Я уже никак не понимаю ретконные объяснения
у меня нет столько травы, но да, там что-то такое, вроде, и вырисовывается.(Хотя я в этом всём действительно уже ничего не понимаю, что, зачем, почему, с каких пор Борн такой закадычный друг Арно, если он вообще из другого поколения, и в другом месте говорится о трёх друзьях Арно, Морисе и Пьере-Луи, а никаким Борном не пахнет, почему исповедь Лансара должна была быть у Арно, почему по мнению Арлетты она должна была повлиять на решение Борна стрелять,
что курила эта дама, что курили они все, что курил автор...здесь нету смайлика взрыва мозга, да? Ну пусть тогда хоть этот будетв Талигспасе мы очень стараемся, только Эгмонту не повезло!
Шо поделать, кому-то должно не повезти!
О, не оставит, конечно! Не заберет себе воспитывать, но однозначно будет поддерживать, участвовать в судьбе!
Ну да, забирать его как-то неуместно уже, его не нянчить надо, а учить быть герцогом, и лучше этим в Надоре заниматься. Но участвовать пусть участвует, это тоже важно!
К тому же, эта та Мирабелла и тот Рокэ, которые буквально несколько месяцев назад встретились на приеме у Ноймариненов, и Рокэ носил ее на ручках,
лечил ей ногу, она совершенно была не против, по свидетельствам канона.Всего несколько месяцев назад, серьёзно? Вот того, когда это у них было, я не помнила. Тоже странно, конечно. Проклятие же Талигойи, разве нет? Которое ещё пять лет назад убить надо было. Или если на руках носит, то уже хороший?
Нам лестница сообщает странное: что старик Эпинэ имел настолько сильное влияние на сына, что Морис, может, и не хотел влезать в восстание, но не смог ослушаться отца.
Ну да, ни капельки Морис не хотел восстания, это только сын у него кровожадный и охотно поддерживает планы по убийству Алвы, да-да. В общем, не знаю, как ты, а я в этом вижу очень толстый реткон, затеянный ради обеления Эпинэ и очень плохо сочетающийся с тем, что мы знаем из первых двух томов. Как с готовностью Арсена плеваться при упоминании имени Алвы, показанной в той единственной сцене, где он есть, сочетается с его же помолвкой с кузиной того же Алвы, я тоже не понимаю...
Но при этом даже если послать ретконы к кошкам и предполагать, что восстание Морис поддерживал искренне, то всё равно у него должны быть какие-то правила, стандарты, предел допустимого. Не знаю, я скорее склоняюсь к тому, что убийство Эгмонта он бы не проглотил, да и похищение - сомнительно, если, конечно, Эгмонт о нём распространялся. В общем, я за то, чтобы не сунулись, но буду рада твоей версии)
О да, всегда можно выдать им тот самый персик, которым давятся исторические персонажи, если надо их убрать в рамках сюжета альтернативной истории
Всем четверым по персику? XD Может, лучше уж правда грибочков покушать? Они хотя бы кучно действуют, хых.
-
-
31.03.2024 в 22:26Все правильно, эта строчка и должна была внушить читателю, знакомому с каноном, некую тревогу
Хотя я в этом всём действительно уже ничего не понимаю, что, зачем, почему, с каких пор Борн такой закадычный друг Арно, если он вообще из другого поколения, и в другом месте говорится о трёх друзьях Арно, Морисе и Пьере-Луи, а никаким Борном не пахнет, почему исповедь Лансара должна была быть у Арно, почему по мнению Арлетты она должна была повлиять на решение Борна стрелять
Ох да, тут мало чего понятно, если начать разбираться в объяснениях от персонажей и от автора на лестнице.
его не нянчить надо, а учить быть герцогом, и лучше этим в Надоре заниматься
Да, правильно!
Всего несколько месяцев назад, серьёзно? Вот того, когда это у них было, я не помнила. Тоже странно, конечно. Проклятие же Талигойи, разве нет? Которое ещё пять лет назад убить надо было. Или если на руках носит, то уже хороший?
Именно, эта история с визитом к Ноймаринену была незадолго до восстания, и Рокэ с Окделлами вполне мило друг с другом себя вели
Может, лучше уж правда грибочков покушать? Они хотя бы кучно действуют, хых.
Грибочков всегда можно, но их я уже использовала в другом фике!
Не знаю, я скорее склоняюсь к тому, что убийство Эгмонта он бы не проглотил, да и похищение - сомнительно, если, конечно, Эгмонт о нём распространялся. В общем, я за то, чтобы не сунулись, но буду рада твоей версии
Да, было бы здорово, если бы Эпинэ просто не пошли на восстание... пожалуй, тоже возьму эту версию за основную!
-
-
02.04.2024 в 10:00-
-
02.04.2024 в 11:30-
-
02.04.2024 в 15:27Ну как всегда в нашем каноне, одно мало вяжется с другим!
Ну да, удивляться нечему
а мы всё равно удивляемсяИли, может, Мирабелла и пять лет назад была против или просто не знала, и Рокэ не был для нее проклятием Талигойи.
А вот это интересная мысль, однако! Спасибо, я про неё подумаю, я как-то раньше по умолчанию принимала взгляды Мирабеллы как довольно статичные, а оно ведь не обязательно...
Грибочков всегда можно, но их я уже использовала в другом фике!
А ты одинаковые ходы по разным фикам принципиально не таскаешь? Если где-то грибочки уже были, то в другом фике обязаны быть по меньшей мере ягодки?
У меня-то просто по сюжетам такое кочует только так. Уж не знаю, как было бы, пиши я активно, но в каких-то балаганных вещах тоже, вероятно, так бы и оставляла, что если уж кто-то умер от грибочков, то пусть его везде грибочки преследуют)
читать дальше
-
-
03.04.2024 в 22:34Если это мелкий и при этом узнаваемый ход, то стараюсь все-таки нет! Вот глобальные ходы переношу (скажем, у меня есть устойчивый хэдканон, как должен проходить ритуал Излома в Гальтаре, я его представляю примерно единобразно для всех сюжетов и поэтому таскаю из фика в фик с небольшими вариациями). И предупреждаю читателей, что вот такой у автора хэдканон. читать дальше
А какие-то мелочи стараюсь менять, но не всегда получается (вот картина "Поругание Беатрисы", например, была у меня в фике, а потом перешла в коллаж для Талигспаса!