Навстречу авантюрам

Апд.
Спасибо, все сработало!
Меня спокойно пропустили через границу. Я взяла машину и нормально на ней доехала до отеля (хотя было трудновато, так что я периодически вставала на обочине и тупила).

____________________

Навык оперативно собираться в поездку утрачен полностью.
Навык спать три часа перед ночным выездом тоже.
Надеюсь, все остальные навыки со мной, я не заблужусь, не растеряюсь, и вообще меня пустят через границу.

запись создана: 18.08.2021 в 03:35

Вопрос: Ты справишься!

1. Конечно!		12	(38.71%)
2. Ехать 200 км от аэропорта до отеля на арендованной машине совсем не страшно!		10	(32.26%)
3. Все берут машины напрокат и спокойно ездят, и ты сможешь!		9	(29.03%)
Всего:		31 Всего проголосовало: 12

@темы: Сентиментальное путешествие

---

Ознакомительные главы из "The Nature of Middle Earth"

Пока сочиняла этот пост, в Избранном уже двое поделились своими впечатлениями об ознакомительных главах!

Дают вот здесь. Если вы готовы полностью запутаться в датах, временных подсчетах, сроках и годах, вам сюда!
Надо учитывать, что все новые материалы, которые там выложены, относятся к версии "Круглой Арды", где Солнце и Луна были изначально. С "Законами и обычаями эльдар" все это не бьется совершенно.
Итак.
- Каждый, наверное, в тот или иной момент фандомной жизни мучился с валинорскими годами. Умножение на 10 или тем более на 9,8 вызывает смутный душевный протест; почему герои так долго делают то-то? Почему между детьми такая гигантская разница? И т.д. Так вот, здесь 1 валинорский год = 144 земных. Вдумайтесь в эти цифры! 144 года! Это вам не 10!
- Еще больше запутывают сведения о внутренних биологических часах эльфов. Сначала предлагается считать, что у эльфов все, как у людей, только умноженное на 144. То есть, например, беременность у эльфийки длится 144 * 3/4 = 108 земных лет. Здорово, правда?! Дальше идет версия, в которой сроки биологического взросления у эльфов различаются в зависимости от возраста: 1:10 относительно людей у маленьких детей и около 1:100 у более взрослых (в Валиноре 1:144, в Эндорэ 1:100, чем дольше живешь вне Валинора, тем больше срок сокращается) — и тогда беременность уже получается примерно 8 земных лет... Все еще здорово. Так порадуешься за Андрет, что у них с Аэгнором ничего не сложилось: она бы, наверное, не выжила.
- Даны довольно подробные расчеты биологического возраста некоторых персонажей (например, в момент Исхода Галадриэль было примерно 20 биологических лет, а в конце Войны Гнева — примерно 26; например, Арагорн старился относительно обычного человека в соотношении 2:5, т.е. в свои девяносто он чувстовал себя примерно на тридцать пять; например, Элронду было 58 земных лет в конце Войны Гнева, и это значит, что биологически ему было...? Не сказано. Примерно 6?!). Биологического совершеннолетия эльфы достигают: мужчины к 24 биологическим годам, женщины к 18.
- У стандартной эльфийской пары рождается 2-4 ребенка; между каждыми следующими детьми расстояние все увеличивается (12 валинорских лет между первым и вторым, 24 между вторым и третьим и т.д.). Один ребенок — ситуация исключительная; таких мощных детей, которые подточили силы родителей, было два — это Феанор и

...?

Лютиэн. Мало того, Феанор еще и сидел в утробе на 1/4 больше положенного срока.
- Большой отрывок посвящен пробуждению эльфов и Великому Переходу. На озере успели родиться и вырасти 8 поколений эльфов! Старшие поколения предпочли остаться, "молодежь" — отправиться в поход. Те, кто говорили, что Финвэ и Ко не могут быть из Пробужденных, вы были правы, а я была неправа, когда говорила, что не будем множить сущности и искать каких-то непонятных родителей (But in any case – how would Ingwë etc. or any “First Elf” know of what was going to happen, so as to postpone marriage? How could Elwë/Olwë/Elmo be “brothers”? Fairly clearly then Ingwë etc. are not “First Elves”). Те, кто говорил, что эльфы знали идею престолонаследия, вы были правы, а я была неправа, когда говорила, что нет (Elvish lords or Kings (as Númenóreans later) tended to hand on lordship and affairs to their descendants if they could or were engrossed in some pursuit. Often (though we don’t see it in Beleriand, since the War occupied so short a span of Elvish-time, and lords and Kings were so often slain), after passing 200 age-years they would resign). Итак, эльфы отправились в Переход. По пути они периодически чувствовали, что у них настало "время детей", то есть им срочно надо озаботиться потомством, и предлагали устроить привал лет этак на сто. Оромэ увещевал, настаивал, угрожал, один раз сделал вид, что ушел и бросил их, чтобы на них напали какие-нибудь темные твари и эльфы поняли бы, что тут опасно оставаться... — но тщетно. Тем не менее, в конце концов добрались.
- Тем временем в этой версии люди пробудились ненамного позже эльфов (так рано, что к моменту, когда они дошли до Белерианда, они уже существовали в мире около 60 тысяч лет!). Но Мелькор понаклепал на Тангородриме вулканов, устроил дымовую завесу, Валар хлопнули ушами и полностью проигнорировали появление и развитие людей.
- И наконец... к моменту, когда Профессор писал эти строки (1960 г.), с начала Первой Эпохи прошло около 16000 лет! И сейчас идет таки Седьмая Эпоха.

...Бонусом: быстрый и непритязательный способ спасти Эленвэ: as in the case of Idril, daughter and sole child of Turgon of Gondolin whose wife Anairë of the Vanyar would not go with the Ñoldor into exile, but remained with Indis (also of the Vanyar) widow of Finwë. — правда, здесь она совмещена с Анайрэ!

UPD. По наводке [L]:Verilme:[/L]: на Гугл-книгах дают еще фрагменты, и можно полюбоваться на оглавление.

@темы: Воображаемый мир: Арда

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Постом ниже

Обнаружила, что в дайри теперь невозможно оставить альтернативный текст закрытой записи, так что пишу отдельный пост с объявлением.
Постом ниже лежит очередной не очень длинный фанфик по Отблескам Этерны, в центре которого присутствуют страдания и смерть, а также апологетика персонажей (причем много страданий, явная смерть и беззастенчивая апологетика); кроме того, в наличии неприкрытая и, как мне кажется, до приторности сладко-слезливая сентиментальность; поэтому этот фанфик крайне неловко показывать широкой публике. Если вы хотите его увидеть, сигнализируйте, пожалуйста, в этом посте!

@темы: Сокраловские истории, Ex diariis, Воображаемый мир: ОЭ

---

Μακάριοί ἐστε — фанфик по ОЭ

Осторожно! Страдания, смерть, апологетика персонажей! Много страданий, явная смерть, беззастенчивая апологетика.
Ну, конечно же, АУ, ООС, от канона осталось немного.

*** Μακάριοί ἐστε ***

ἀπαθής, ἀναιμόσαρκε·
σχεδὸν εἶ θεοῖς ὅμοιος.
Анакреонт, «…μακαρίζομέν σε, τέττιξ»

Вечером после коронации Робер по обыкновению зашел в комнату к Ричарду — рассказать новости и поделиться впечатлениями. Альдо обладал несомненным талантом превращать в балаган все, к чему прикасался, и гвоздем сегодняшней программы стало демонстративное помилование герцога Алвы, который якобы наконец согласился сотрудничать с новой властью, и назначение его комендантом города взамен отправленного в отставку Айнсмеллера. Для Робера уже стало привычкой подробно пересказывать события каждого дня: прогоняя их в памяти по второму разу, он улавливал не замеченные ранее детали, сравнивал, сопоставлял и делал выводы. Вот и сейчас ему пришло в голову, что Альдо задумал свою комбинацию заранее — недаром он, за неимением подходящего верного вассала, которому можно было бы преподнести трофейный особняк Алвы, так упирал на то, чтобы разместить там городскую комендатуру. Теперь Алва, должно быть, с удовольствием будет оставаться ночевать на службе — впрочем, сам он сообщил, что, вообще-то, собирается в самое ближайшее время отречься от мирского и принять постриг и поэтому переезжает в обитель, — но от должности не отказался. К счастью, Ричард, с его чувствительностью, с его закоснелыми представлениями о дворянском достоинстве, не застал этого фарса.
Все время с момента их приезда в Олларию Ричард жил — точнее, пребывал — в доме Эпинэ. Он тяжело болел вот уже три месяца: еще в замке Лэ он, по словам врачей, которые пытались восстановить картину задним числом, свалился в жестоком приступе надорской болезни и с тех пор больше не вставал. Что именно тогда произошло, Робер не знал: оставив юного упрямца думать о своем поведении, он в тот день помчался решать проблемы Альдо, а, вернувшись через несколько часов, нашел Ричарда на полу возле кровати, в глубоком беспамятстве. Робер отчетливо помнил, как переложил Ричарда на постель, как вызвал лекаря, и как тот, равнодушно разогнув пальцы Ричарда, крепко вцепившиеся в ворот сорочки, постучав его по груди, посчитав пульс, послушав дыхание, пожал плечами, сказал: «Ну что вы хотите от сломанных ребер», — и велел больше отдыхать. Уже в Олларии — о том, чтобы оставить Ричарда без присмотра в замке, не было и речи, — Робер обратился к другим врачам, но те ничем не могли облегчить состояния больного: Ричард почти не приходил в себя; на мгновение открыв глаза, он тут же снова проваливался в забытье; ему постоянно не хватало воздуха, он то задыхался и даже временами как будто совсем переставал дышать, то принимался надсадно кашлять, и тогда на его губах выступала кровавая пена; беспамятство не спасало его от боли — спросить, где именно болит, тоже не было возможности, поэтому, если не удавалось напоить его лекарством или если оно не сразу начинало действовать, приходилось подолгу выслушивать жалобные стоны на одной ноте, от которых у Робера разрывалось сердце. Кто-то из врачей посоветовал разговаривать с Ричардом, уверяя, что звуки знакомого голоса в конце концов приведут его в чувство; но были и такие, что заявлял, что по всем признакам пациент уже давно должен быть мертв, и непонятно, почему он до сих пор жив. Робер надеялся на счастливый исход; Альдо раз в неделю вскользь справлялся о самочувствии своего вассала; все остальные, казалось, о Ричарде просто забыли. Конечно, была еще семья: Айрис сначала не верила Роберу, сердилась за что-то на брата, думала, что ее обманом хотят заманить к нему мириться; потом несколько дней подряд безутешно рыдала у его изголовья; потом Реджинальд — еще один родич, чья неуклюжая забота тоже никак не помогла, — увез ее в Надор. Алва сегодня как будто окинул всю команду новоявленного монарха ищущим взглядом, и по его лицу пробежала тень удивления…
До полуночи оставалось чуть меньше часа. Робер закончил свой рассказ, поправил Ричарду подушку — бесполезный, но привычный жест — и собирался было отправиться в собственную спальню, как вдруг веки Ричарда затрепетали, он повел головой, приоткрыл глаза, разлепил губы и позвал:
— Ро…бер…
— Дикон! — Робер с размаху сел назад на кровать и схватил Ричарда за руку — хотя очень тянуло сгрести Ричарда в охапку и прижать к себе, на это он все же не решился: вдруг повредит ему. — Дикон, ты…
Пальцы Ричарда слабо сжали его запястье.
— Позаботься… об Айри… и девочках… — едва слышно прошептал он.
— Дикон, конечно, — Робер нагнулся к нему. — Я буду присматривать за ними, пока ты не поправишься!
Ричард закрыл глаза и, как показалось Роберу, не то заснул, не то потерял сознание, но через несколько минут снова заговорил:
— Передай… Катари… мою любовь…
— Ты сам ей все скажешь, когда встанешь на ноги! Дикон, мы все так волновались!
Ричард чуть отвернул голову, еще немного помолчал, как будто собираясь с духом для следующей фразы, и наконец произнес совсем тихо, делая между словами короткие, судорожные вдохи:
— Передай… эру… Рокэ… мое… раскаяние…
— Раскаяние? — озабоченно спросил Робер. — Может быть, ты хочешь исповедаться? Дикон? Пригласить священника?
Ричард кивнул, его пальцы разжались, и рука безвольно упала на одеяло — видимо, потратив на эту беседу последние силы, он вернулся в свое обычное забытье.
— Дождись меня, хорошо? — попросил Робер, укрывая его. — Побудь немного один. Я сейчас. Я быстро. Сейчас приведу кого-нибудь.
Ему пришло в голову, что на поиски простого священника он потратит непростительно много времени, зато он знает, где сейчас найти однозначно духовное лицо и однозначно — эсператиста. Он понадеялся, что кардинал еще не лег спать; что его — в конце концов, герцога, Первого маршала, доверенное лицо короля — пропустят к нему; что милосердие, главная добродетель ордена, к которому принадлежит кардинал, убедит его согласиться исповедовать умирающего немедленно, в этот поздний час.
Перед ним беспрекословно открыли двери, едва увидев выражение его лица — должно быть, только у врачей и у священников есть эта особая проницательность, позволяющая разглядеть в чужих глазах крайнюю степень отчаяния. Кардинал еще не спал — он сидел в келье, переделанной в рабочий кабинет, и, попивая из чашки что-то горячее, вел увлекательную беседу с герцогом Алвой — хотелось бы надеяться, что эти двое уже сговорились и начали строить планы по свержению действующей власти. Увидев взмыленного Робера, Алва ухмыльнулся и, откинувшись на спинку кресла, отставил свою чашку и заложил руки за голову.
— Что-то случилось? — спросил кардинал.
Робер поздоровался с ним, с Алвой и, чувствуя себя школяром под строгим взглядом ментора, изложил свою просьбу.
— О, конечно, — сказал кардинал. — Поедемте, только дайте мне пять минут, я соберу все необходимое и облачусь.
Когда он вышел, оставив Робера наедине с Алвой, тот резко подался вперед и настороженно спросил:
— К чему такая спешка? Кто у вас умирает, Эпинэ?
— Неужели вы не знаете? — горько усмехнулся Робер и подумал, что ведь тот, наверное, действительно не знает — кто бы и зачем ему рассказал. — Это Ричард, Ричард Окделл. Кстати, он просил вам передать, герцог, что раскаивается.
— Так и сказал?
— Сказал: «Передай эру Рокэ мое раскаяние».
Алва хмыкнул; Робер отвернулся. Часы на каминной полке пробили полночь, и Робер краем глаза заметил, как Алва вздрогнул.
— Знаете, — медленно произнес тот, вставая, — я, пожалуй, составлю вам с кардиналом компанию.

***
В комнату, где лежал Ричард, они вошли втроем — Робер, за ним кардинал, и последним Алва. Робер потряс Ричарда за плечо, но тот на это ожидаемо не отреагировал и даже не застонал; и тут Алва, который до этого стоял за спиной кардинала, мгновенно оказался рядом, отодвинул Робера, нагнулся над Ричардом, потрогал ему запястья, ключицы, шею, скулы, приложил пальцы ему к губам, постоял неподвижно, словно чего-то ожидая, к чему-то прислушиваясь и наконец, распрямившись, обернулся и посмотрел прямо в глаза кардиналу.
— Ох, — сказал кардинал, откладывая книгу, которую держал в руках. — Герцог, у вас в доме ведь есть часовня?
Робер не сразу понял, что обращаются к нему. Он сел — почти упал — на кровать рядом с Ричардом, приподнял его, притянул к себе, прижал к груди, в надежде услышать стук сердца, уловить хотя бы слабое дыхание. Но Алва, как всегда, и здесь оказался прав: все было кончено. Словно в тумане, Робер услышал, как кардинал сообщил, что сам найдет часовню, пойдет туда и все подготовит; как скрипнула дверь, как по коридору простучали, удаляясь, шаги. Робер понял, что все еще сжимает Ричарда — тело Ричарда — в объятиях, и, не выпуская его, поцеловал его в лоб и пробормотал:
— Прости… Я ушел, и надо же было так случиться, что как раз в это время… и ты был совсем один…
— Так бывает, — ровно сказал Алва. Он стоял у темного окна, спиной к кровати, сложив руки на груди, и не наградил Робера ни взглядом, ни даже поворотом головы. Робер не знал, было ли это ответом на его слова или репликой в воздух, и решил не обращать на Алву внимания и не начинать пока беседы — и вместо этого дал волю своему горю и воззвал к небесам:
— За что? Почему именно Дикон? Такой молодой, такой наивный, такой невинный, он никому не успел еще сделать зла, он даже никого еще не убил, почему он?
— О, Эпинэ, — Алва наконец обернулся и теперь смотрел на него. — Я бы так не сказал. Наверное, вы не в курсе, но ваш драгоценный безгрешный мальчик чуть больше полугода назад недрогнувшей рукой поднес мне яд в бокале с вином. Да, я, конечно, выжил, но вот так заявлять, что он никому не причинил зла…
— Я знаю, — проговорил Робер. — Но вы ведь прекрасно понимаете, кто за этим стоял. И потом, я считаю: что бы ни произошло между вами, Ричард уже сполна это искупил…
Алва не ответил и снова отвернулся к окну. Несколько минут прошло в гнетущем молчании, как вдруг Алва тихо, непривычным для него напряженным тоном спросил:
— Он… очень страдал?
— О да! — Робер прижал к себе голову Ричарда — напрасным уже жестом, непроизвольно стараясь не то защитить, не то утешить его. — Будьте уверены, герцог: если это поможет удовлетворить вашу мстительность, то да, он страдал, жестоко страдал все эти три месяца, каждый час, каждую минуту своей болезни, до самой смерти! Он задыхался, его мучили боли, лихорадка, он по целым дням не приходил в сознание, не мог есть, пить…
— Эпинэ, — Алва моргнул и поморщился. — хватит. Я спрашиваю совсем не для этого, а пытаюсь понять, чем он был болен, что за недуг его поразил, можно ли было что-то предпринять раньше. Дайте сюда.
Он отобрал у Робера тело Ричарда и, бесцеремонно отбросив одеяло и задрав сорочку, принялся ощупывать у того грудь и бока.
— Когда он сломал ребра? — спросил он резко.
— Три месяца назад… — растерянно ответил Робер.
— И за это время так и не срослись… Странно… — пробормотал Алва и продолжил свое занятие: Робер все ждал, когда Ричард вскрикнет, дернется, отпрянет… Тем временем Алва закончил, вытер руки краем одеяла и спросил: — Вы знали, что у него были ранены легкие?
Робер опустил голову:
— Нет, мы думали, что это приступ надорской болезни…
— И ваши хваленые доктора ничего не заподозрили. Впрочем, даже если бы вы спохватились, все равно было бы уже слишком поздно. Не очень понимаю, почему вышло так долго — другой бы не прожил и нескольких дней — но полагаю, здесь замешана наша древняя мистика: недаром же именно в полночь нового года… Скажите, он впал в это состояние сразу после того, как повредил ребра — ушибся или кто-то его ударил?
— Нет, — Робер покачал головой, — где-то через пару дней. Он так бодро держался, уже начинал вставать, и вдруг…
— Вспоминайте. Острые обломки костей пропороли ему легкие: такое, очень редко, но может случиться не сразу, если при незаживших ребрах делать резкие движения. Наш молодой воитель, — Алва выдал кривую улыбку, — так рвался в бой?
— Нет, я… — Робера накрыло осознание: «Бери шпагу и сражайся» — перед глазами всплыла картина, как он пытается на примере доказать Ричарду… Доказал?! Воспитатель?! Педагог?!... Убийца! Робер вцепился руками в волосы и зарычал.
— Что с вами, Эпинэ? — удивленно спросил Алва. Робер заставил себя поднять голову и, сглотнув комок в горле, признался:
— Это я… его убил. Ричард уже был ранен, и я должен был, конечно, сообразить, но заставил его, вынудил взять шпагу, защищаться…
— Интересный подход к тренировкам, — заметил Алва. — Но допускаю, что иногда при таких травмах щадящие нагрузки даже показаны. Вы уверены, что это не был несчастный случай?
— О нет. Ричард дерзил, огрызался, не слушал, не желал расставаться со своими иллюзиями. Мы поссорились, он рассердил меня, я набросился на него… — Робер закрыл лицо руками. — Создатель, из-за какого-то всеми забытого, замшелого короля! Никому не нужной истории тысячелетней давности! Да чтобы они все провалились! Если бы я только знал! Конечно, Алва, вам совершенно незнакома идея угрызений совести — вы не поймете, что это значит для меня — вдруг сделаться убийцей друга; человека, который мне доверился; человека, за которого я в какой-то степени отвечал! Я ведь видел, мог же заметить, что ему больно, что он напуган — как я дал себе поддаться этому звериному чувству силы, ощущению своей власти над слабым?..
— Эпинэ, — оборвал его Алва, — перестаньте. Прекратите вашу истерику, вам не идет. Ступайте займитесь делами: напишите письма — герцогини имеют право знать, что произошло с их сыном и братом; организуйте прощание; распорядитесь насчет поездки в Надор. Потрудитесь взять себя в руки! Ваши стенания сейчас никому не помогут — пожалуйста, если вам так нужно исповедаться, то в этом доме сейчас присутствует тот, кто с удовольствием выслушает вас, отпустит вам грехи, наложит на вам епитимью, если вам это так необходимо. Но этот человек не я! Эпинэ! Да что с вами! Можно подумать, вы первый раз в жизни кого-то хороните!
Робер молчал. Алва подошел и положил ему руку на плечо.
— Я бы предложил вам выпить, — сказал он мягче, — но вам сейчас это, боюсь, только повредит, а меня, знаете ли, с утра ждет служба; горожане, видите ли, рассчитывают на своего коменданта. Сейчас мы вместе пойдем в часовню — не будем испытывать терпение его высокопреосвященства, у него наверняка уже все готово, — проведем маленькую церемонию, очень камерную, потому что в это время ночи вы не сумеете ни до кого дозваться; по правилам вы сможете все устроить уже в Надоре. Потом мы с его высокопреосвященством уедем, вы будете принимать посетителей, выслушивать соболезнования, нанимать специальных людей — кстати, вы же не знаете никого в столице, так что я пришлю вам опытного бальзамировщика; думаю, за день вы справитесь и уже завтра утром сумеете отправиться в дорогу.
Робер кивнул. Без слов он поднялся, укутал Ричарда — только не одеялом, как обычно, а плотным покрывалом с кровати — и взял завернутое в импровизированный саван тело на руки: сколько раз он вот так выносил его, бессознательного, на балкон, в надежде, что свежий воздух принесет больному облегчение. С каждым разом Ричард весил все меньше, и в последние недели Роберу совсем не приходилось прилагать усилий, чтобы поднять его. Вот и теперь он без всякого труда добрался со своим грузом до домашней часовни. Там уже горели свечи, а посередине, ближе к алтарю, стоял стол, накрытый вытканной золотом парчой. Кардинал, вооруженный чашей со святой водой, жестом указал на стол и, когда Робер уложил туда Ричарда, подошел и сказал те самые банальные, но сердечные слова утешения, которые Робер тайно хотел от кого-нибудь услышать, но не желал признаваться в этом даже себе:
— Ему уже не больно: посмотрите, какое спокойное лицо. Я уверен, что молодой человек уже на пути к Рассветным садам — нам нужно лишь немного его направить. Давайте начнем.
Как бы Роберу ни хотелось провести весь следующий день в часовне возле тела, ему удалось туда вернуться только вечером. Сразу после церемонии — уже рассветало, Алва и кардинал удалились — Робер занялся письмами: набросал записку для Альдо и долго корпел над посланием для Айрис, пытаясь найти подходящие слова: письмо, впрочем, должно будет опередить его всего лишь на пару дней. Потом он искал парадную одежду Ричарда, его ордена, оружие и герцогские регалии; потом решал, кто и как будет сопровождать тело — сколько людей, какая повозка, когда отправляться. Потом Альдо потребовал его немедленного присутствия во дворце; Робер поехал, и оказалось, что Алва, не поддаваясь на явные провокации, успешно справляется со своей ролью в новой должности и уже успел как-то особенно изящно подавить — как ни странно, именно подавить, а не возглавить — зарождающиеся беспорядки. Потом его одновременно позвали к себе Матильда и Катарина, причем если Матильда действительно хотела попрощаться с Ричардом, то Катарина попросила, чтобы ей подробно рассказали о событиях минувшей ночи, но не собиралась при этом покидать будуара, поэтому Матильде пришлось выделить эскорт и оставить ее в одиночестве; потом Альдо еще раз увлек его в кабинет и принялся разглагольствовать о новых прожектах…
Так или иначе, уже наступил вечер, когда Робер снова вошел под своды часовни. В воздухе витал легкий аромат благовоний — наверное, это просто бальзамировщик знал свое дело, но у Робера мелькнула непрошенная мысль: должен же наконец в этой семье появиться хоть один настоящий святой. С Аланом, насколько он знал, никакие формальности соблюдены не были — в те бурные годы церковь канонизировала новоявленных мучеников за веру направо и налево, и проверять нетленность мощей или наличие чудес никто не собирался. Вспомнилось, как однажды Ричард с возмущением рассказывал им с Альдо, что Алва в свое время обозвал его блаженным — не в религиозном смысле, конечно, а как оскорбление. Был ли проницательный Алва так уж неправ? Блаженны чистые сердцем… кто знает, кто знает.
Ричард, уже одетый в праздничный наряд, с герцогской цепью на груди, умытый, причесанный, украшенный принесенными кем-то из посетителей цветами — где только нашли посреди зимы, — казался мирно спящим. Невозможно было представить, как уже совсем скоро его скроет под собой тяжелая могильная плита.
Ближе к ночи снова явился Алва и решительно выдворил Робера прочь — собираться в дорогу и спать. Заглянув напоследок в щелку закрывающейся двери, Робер успел разглядеть, что Алва уселся прямо на пол, привалившись спиной к столу, и замер в этой позе. Робер думал, что сегодня точно не заснет, но, поднявшись к себе в комнату и стянув сапоги, даже не успел раздеться, упал ничком на кровать и мгновенно провалился в сон. То, что он увидел затем, совсем не походило на обычное сновидение: он оказался в мрачном коридоре, навевающем смутные воспоминания. Вдоль стены, ощупывая каждый выступ, как будто что-то разыскивая, медленно шел Алва. Робер двинулся за ним след в след и понял, что не может ни окликнуть его, ни дотронуться до его плеча — рука была словно призрачной и проходила сквозь Алву, не вызывая у того никакого отклика. За очередным поворотом Алва резко остановился: в неглубокой нише, полускрытой тенями, стояла знакомая фигура — Ричард! Он выглядел растерянным и испуганным, но совершенно точно живым и даже, кажется, здоровым. Алва сделал шаг к нему; Ричард вздрогнул, отшатнулся и вжался в стену, и тогда Алва заговорил с ним тем несвойственным ему мягким, успокаивающим тоном, какой сам Робер всегда выбирал для раненых перепуганных жеребят. Смысла первых фраз их беседы Робер не уловил, но затем, прислушавшись, понял, что Алва что-то втолковывает Ричарду.
— Вам нужно продержаться всего лишь год, — говорил Алва. — Ричард, это важно. Найдите здесь себе убежище, останьтесь там, ждите нас, ни с кем не разговаривайте, ни за кем не уходите. Мы будем здесь ровно через год, вы нам поможете, а после ритуала постараемся что-нибудь придумать. Вы понимаете меня?
Ричард кивнул и отвернулся. Алва потянулся к нему и положил руку на голову, вынуждая посмотреть себе в глаза.
— Ричард, — сказал он тихо, — поверьте, я вас простил.
Робер вздрогнул, проснулся и тут же снова заснул, уже без сновидений. Утром оказалось, что Алва ушел посреди ночи, не попрощавшись; а через несколько часов отбыл в свое печальное путешествие и сам Робер.

***
В Надоре ему пришлось испытать множество неприятных минут. Свыкшись за две недели дороги с неизбывным, он не представлял, насколько тягостно будет для него столкнуться с чужим, еще свежим, горем. Айрис сама как будто пережила тяжелую болезнь и временами переставала реагировать на мир вокруг и впадала в какое-то полуобморочное состояние — ее приходилось поддерживать под руку, чтобы не дать ей свалиться на пол, или водить, обняв за плечи, чтобы она не натыкалась на стены или мебель. Мирабелла больше походила на каменную статую, чем на живого человека. Беспрерывно рыдающие младшие, сохранившие, однако, способность соображать, рассказали, что Айрис, получив и прочитав письмо Робера, потеряла сознание; матушка забрала выпавший из ее руки лист бумаги, прочитала сама и сказала, что не поверит, пока не увидит тело Дикона собственными глазами. После этого Айрис несколько дней не вставала с постели, а матушка не покидала домовой церкви. И вот, когда они обе только начали приходить в себя, Робер привез тело — письмо обогнало его на целую неделю. Мирабелла потребовала, чтобы ей предъявили Ричарда, убедилась, что это действительно он, распорядилась трое суток жечь в церкви свечи и читать молитвы и готовиться на четвертый день к погребению. Сама она участвовала в поминальном бдении первые две ночи; на исходе третьего дня, не проронив ни слова, поднялась к себе и легла, а утром четвертого ее не смогли добудиться. Айрис, от вторичного потрясения вышедшая из своего оцепенения, велела положить матушку в фамильном склепе, рядом с кенотафом отца, но настояла, чтобы Дикона похоронили на открытой лужайке, в том месте, где они в детстве так часто гуляли и откуда так хорошо видны были его любимые горы — «чтобы ему легче дышалось». Робер, уважая ее чувства, не стал возражать — он понимал, что приходить и сидеть в этом диком уголке ей будет гораздо приятнее, чем под стеной темного, холодного склепа.
Только весной, уже после того, как прошел день рождения Ричарда — ну надо же, он не дожил даже до девятнадцати, — Робер, рассудив, что Айрис достаточно оправилась, чтобы можно было поручить ее заботам Реджинальда Ларака, двинулся в обратный путь. Напоследок он повторил Айрис, что она вольна выходить замуж, за кого сама захочет — за того, кого, как обещал ей Ричард, она полюбит, — на что она ответила, что, пока не пройдет срок двойного траура, она даже думать об этом не собирается. Вернувшись в столицу, Робер обнаружил, что за время его отсутствия Алва играючи, прикрываясь своей службой в комендатуре, возвратил власть законному правителю; что Альдо сидит в тюрьме, ожидая приговора; что Матильда бежала в Алат; что его самого, наконец, ждут два подписанных королем помилования — одно на его имя и другое, посмертное, на имя Ричарда. История участия Ричарда в осенних событиях в глазах публики затерлась и приобрела вид «молодой человек поехал в путешествие, и там с ним произошел несчастный случай»; семье Ричарда вяло, по-светски сочувствовали; по всем вопросам обращались к Роберу, как к душеприказчику; наследственные тяжбы — вероятно, после вмешательства Алвы — оказались заморожены на полтора года. Жизнь пошла своим чередом. Робер попытался даже приударить за одной красоткой, которая в это время затеяла развод с мужем; но тут Роберу как раз нашли место в действующей армии, и пришлось уехать из города.

***
Поздней осенью, почти зимой, приказом Первого маршала Робер снова был вызван в столицу, где узнал, что им вместе с двумя другими шапочно знакомыми ему офицерами предстоит отправиться в развалины древнего города Гальтары проводить ритуал Излома Эпох. Подготовку к ритуалу и дорогу до развалин он запомнил плохо: не то сказывалось мистическое напряжение, предызломная усталость, не то его снова одолели муки совести — как-никак, приближалась годовщина смерти Ричарда. Он осознал, что в зримом, реальном мире что-то категорически не так, только когда они, уже в подземелье, втроем встали к алтарям, Алва расположился в центре их незамкнутого круга, и вдруг из дальнего прохода медленно вышел живой, телесный, не полупрозрачный, не призрачный Ричард. Он ничего не сказал присутствующим, не бросил даже взгляда в сторону Робера, а просто занял предназначенное для него место, и ритуал начался. Когда все завершилось, стихии успокоились, свечение погасло, а Алва сообщил, что считает ритуал удавшимся, Робер бросился к Ричарду, чтобы заключить того в объятия, но тот покачал головой и отстранился, а Алва удержал Робера за плечо и сказал:
— Лучше не надо.
— Робер, прости, — виновато добавил Ричард; голос его звучал будто бы как прежде, и Робер не смог уловить в нем потусторонних ноток — ни ангельских звонких переливов, ни загробного эха; но во всем облике Ричарда и его речи явно сквозило что-то нездешнее. — Тебе правда лучше не стоит меня трогать.
— Пойдемте, Ричард, надо поговорить, — Алва завел руку Ричарду за спину, как будто хотел приобнять его за плечи, но тоже постарался не прикоснуться к нему. — Эпинэ, присоединяйтесь, если хотите.
Они отошли в сторону, к дальней стене подземного зала, и Алва, очень серьезно глядя на Ричарда, начал:
— Как вы помните, при нашей прошлой встрече я обещал вам, что после ритуала что-нибудь придумаю. Я за этот год изучил древние тексты — и, к сожалению, вынужден признать: вернуть вас отсюда у меня не получится…
— Понимаю, — Ричард опустил голову.
— Но я сумею сделать так, — продолжал Алва, — чтобы вашу силу унаследовал сын вашей старшей сестры. И поэтому, — он обернулся к Роберу, — в наших общих интересах, Эпинэ, проследить, чтобы она вышла замуж за кого-нибудь нормального! И чтобы это случилось не очень поздно: до появления ребенка Кэртиана как-нибудь уж протянет без Повелителя Скал, но слишком долго ждать не стоит.
— За того, кого она полюбит, — твердо поправил Ричард и посмотрел на Алву.
— О нет, — Алва закатил глаза. — Ричард, ну что вы, право.
— Ладно, — вздохнул Ричард. — Робер, как она?
— Тоскует, — честно ответил Робер. — Раньше целыми днями сидела у твоей могилы, сейчас полегче. Девочки в порядке. Твоя матушка…
— Да, я знаю. Спасибо, Робер, — грустно сказал Ричард и хотел что-то еще добавить, но Алва его перебил:
— Время на исходе. Ричард, боюсь, и вам, и нам пора уходить… Но, думаю, я смогу проводить вас. Вы уже выбрали, куда? Все-таки Рассветные Сады?
Ричард вскинул голову; в его взгляде на мгновение мелькнул испуг, но он тут же одернул себя и едва заметно улыбнулся:
— Да, наверное — все-таки, я с детства привык… Вы правда уверены, что мне именно туда?
— Конечно, — сказал Алва. — Пойдемте.
Ричард посмотрел на него с благодарностью и двинулся к тому коридору, откуда в начале ритуала появился: он сейчас шел чуть впереди, Алва следовал за ним, отставая на пару шагов. У самого выхода Ричард оглянулся:
— Прощай, Робер.
— Прощай, Дикон, — в тон ему ответил Робер. — Мы все тебя любим.
— Я тоже вас всех люблю, — заверил Ричард и скрылся в проеме.
Робер стер непрошенные слезы и, прислонившись спиной к стене, стал ждать возвращения Алвы. Мыслей не было никаких, и голова ощущалась гулкой и пустой, как чугунный котел. Разговаривать с двумя оставшимися соратниками по ритуалу не хотелось — они вроде бы мирно беседовали в противоположном углу; но подходить к ним и выяснять, что они обсуждают, Робер не стал. Наконец — сколько прошло минут, часов или дней, Робер не знал, потому что чувство времени его тоже оставило, — перед ним выросла фигура Алвы. Отдав пару по-военному четких приказов и отвесив Роберу — когда тот на них не отреагировал — пощечину, чтобы привести его в чувство, Алва указал на дверь и велел выходить.
Позже, снова и снова прокручивая в памяти этот эпизод встречи с запредельным, Робер осознал, что больше всего его поразило не само явление Ричарда, а то, что тот, фактически, павший от рук Робера, совершенно не держал зла и не обижался на своего невольного убийцу. Быть может, год в Лабиринте так изменил характер Ричарда, сделал его спокойнее и добрее; или старые ссоры на фоне того, с чем Ричарду довелось за этот год повстречаться, выглядели мелкими и незначительными; быть может, он не запомнил или не понял, что именно тогда сделал Робер, но помнил зато, как тот потом о нем заботился; а может быть, в Ричарде все же имелись какие-то задатки святости. Блаженны милостивые… Время, впрочем, покажет.

***
Чудеса начали проявляться примерно на пятый год. За это время успела, едва дождавшись благословения, выскочить замуж и уехать к супругу средняя девочка, семнадцатилетняя Дейдри: однажды навестить сестер друга заехали товарищи Ричарда по школе, служившие на севере, мимо которых стороной прошли все столичные тревоги — и один из них похитил сердце надорской красавицы. Была уже прочно помолвлена малышка Эдит; на обеих свадьбах Робер был или планировался посаженым отцом. И только старшая, Айрис, упорно отвергала все ухаживания — влюбленных ли в нее романтиков, охотников ли за титулом и землями, политических ли сторонников семьи, выгодных ли женихов. Она при этом ссылалась на некое устное завещание Ричарда, где он велел ей выйти замуж только за того, кого она полюбит (Робер и правда пересказал ей всю сцену в Лабиринте), а так как она пока никого не любит, то устроить брак по расчету означало бы пойти против последней воли брата … Злые языки, правда, сплетничали, что молодая герцогиня, как и все девушки и женщины королевства, тайно влюблена в Алву, но Айрис в ответ на эти слухи говорила, что с удовольствием ушла бы в монастырь и сделалась невестой Создателя, и только чувство долга перед родом Повелителей Скал удерживает ее от этого шага.
Что же до чудес, то уже вскоре после Излома Эпох местные крестьяне стали замечать, что если загадать желание на могиле молодого тана и хорошенько попросить его о помощи, то оно непременно исполнится. Вести быстро разлетелись по соседним деревням, и кусты ракитника, окружавшие могилу, запестрели цветными ленточками, украсились мелкими серебристыми бубенцами, замочками и булавками. Айрис поначалу срывала и выбрасывала эти незамысловатые дары — дань сельскому язычеству, — но их число все не убывало, и она махнула рукой. Все это было поначалу незаметно и несколько лет списывалось на простодушие крестьянства, пока одна семейная пара, из мещан, у которой никак не получалось завести детей, несмотря на многочисленные паломничества по святым местам, не решила попытать счастья у «молодого тана» — и их просьба не осталась без ответа. Потом на могиле вроде бы исцелилась парализованная старуха; потом одна мать принесла туда слабого, больного сына, и на следующий день мальчик был совершенно здоров. Когда же церковному сторожу во сне явился покойный герцог и приказал копать в лесу под определенным деревом, и наутро сторож нашел то самое дерево и, выкопав глубокую яму, обрел неизвестную ранее икону святого Алана, настоятель кафедрального собора в соседнем городке отписал в Агарис.
Следующим летом у Айрис внезапно, неожиданно для всех родных и друзей, случился бурный и невероятно скандальный роман с молодым — ее возраста — кавалером из агарисского Ордена Славы, который сопровождал прибывшую в Надор комиссию по беатификации. Рыцарь-монах, одновременно баснословно богатый и совершенно нищий — богатый настолько, насколько богат был его орден; и нищий потому, что ничего лично своего у него быть не могло, — не только сам потерял разум от любви, но и сумел вскружить голову недоступной надорской герцогине. Ради женитьбы на ней он вынужден был оставить монашеское братство и отречься от части принесенных клятв — и одно это уже могло бы вызвать возмущение в обществе по обе стороны границы, — но некоторые обеты продолжал соблюдать и поэтому не имел права владеть ни деньгами, ни землями, ни замком, ни титулом. Они оставались под формальным управлением опекуна, пока у Айрис не родился бы сын, который и унаследовал бы все это и даже фамилию от матери (и только красоту, как она надеялась, от отца) — то есть все складывалось именно так, как запланировал тогда в Лабиринте Алва. Извиняло кавалера в глазах публики только то, что он происходил из хорошей дворянской, пусть и иностранной, семьи. Свадьба состоялась — Робер снова сыграл привычную роль посаженого отца; со стороны жениха функции обоих родителей взял на себя магнус ордена, — и Айрис, через мужа, все же оказалась, пусть косвенно, невестой Создателя.
Еще через год — комиссия признала доказательства очень убедительными, и в Агарисе не стали затягивать дело — Ричарда причислили к лику блаженных.

______________________________________________
Примечания и переводы
1. Название «Μακάριοί ἐστε» (греч.) равняется «Блаженны есте» в классическом русском варианте (начало последней из заповедей блаженств). Греческий взяла вот по какой причине. В каноне Алва действительно разочек обозвал Ричарда блаженным. Конечно, понятно, что он имел в виду, но формально нет оснований не верить словам нашего гения — так что еще для «Видения блаженного Ксантиппа» (sokrov.diary.ru/p220341733.htm) я пыталась примерить на Ричарда заповеди блаженств, без особого, впрочем, успеха. Что бы Робер ни думал себе в фанфике выше, характеру Ричарда большинство все же не очень подходит. Но на греческом обнаружилось одно расхождение с русским классическим переводом: на русском блаженные «алчущие и жаждущие правды», а вот на греческом-то — справедливости (τὴν δικαιοσύνην); ну а канон нам прямо говорит, что для Ричарда эта ценность была важна, так что, хоть и с огромной натяжкой, но греческий вариант годится чуть-чуть больше.
2. Эпиграф взят из стихотворения Анакреонта «К цикаде» / «…Благословен ты, кузнечик» (и взят не только по созвучию начал — первой строчки стихотворения и названия фанфика, — но и по смыслу строк) и переводится как «Не знающий страданий (не страдающий), без плоти и крови, // Почти подобный богам».

@темы: Сокраловские истории, Воображаемый мир: ОЭ

---

***

Тут внезапно написал бывший студент-венесуэлец и похвастался, что получил звание контр-адмирала. Рада за него, он был старательный.
Сколько лет я уже не работаю на военных? Четыре года? Пять? А оно до сих пор!

@темы: Мои ученики, В общем, жгучий брюнет

---

Еще четыре драббла по ОЭ

Два (побольше) от Б.Сокровой, еще два (поменьше) от С. Кралова, который из-за катаклизмов в Дайри решил пока больше ничего не постить в свой дневник.

Драбблы от Б. Сокровой

Отдай то, чего дома не знаешь

Отдай то, чего дома не знаешь

По цитате / ситуации из канона:
«Мне не удалось встать рядом с кузеном в его борьбе, все, что я мог, это помогать сперва Эгмонту, а потом кузине… Мои земли приносили хороший доход, и я отдавал его на благое дело! После подавления восстания это стало гораздо труднее, ведь за нами неусыпно следили, и все же я исхитрялся привозить золото в Надор. Оно должно было достаться юному Ричарду, когда он поднимет знамя борьбы с Олларами, а до того оставалось неприкосновенным. Кузина отказывала себе и детям во всем во имя будущей победы, но ее жертвы оказались напрасными!..»
Фольклорный сюжет «Отдай то, что дома не знаешь», L94B в каталоге Березкина.
Фанфик принадлежит к вселенной «Коммерция-АУ» (буквально на следующий день после событий в первом эпизоде драббла Ричард уехал в гран-тур).
Первый абзац представляет собой рерайтинг фрагмента из канона.

________________________________________
***
Он был камнем, летящим вниз с обрыва; был скалой, от которой под действием неведомой силы откололись осколки; был каменистым ложем взбунтовавшейся горной реки; был каменной крошкой, пылью, оседающей на деревьях; был твердью, породившей горные кряжи; был расплавленной огненной массой в глубинах земли; и снова камнем, который стремился в долину, увлекая товарищей за собой.
Когда безумный бег завершился, веселая ярость рассеялась и он снова осознал себя человеком, он понял, что сидит в пещере, прислонившись спиной и затылком к теплой стене. Вход в пещеру был наглухо завален, и только из узкой щели под самым потолком пробивалась полоска света. У входа, сложив мускулистые руки на груди, стоял человек.
— Ну что, повелитель? — вместо приветствия сказал он. — Угодил в мою ловушку?
— Ты кто такой? — настороженно спросил Ричард. — А ну-ка отпусти меня!
Человек склонил голову набок и потер подбородок; Ричард, глаза которого уже привыкли к полумраку, отметил, что вместо пальцев руки у него заканчиваются копытами. Ни ужаса, ни удивления в его душе это открытие, однако, не вызвало.
— Отпустить? — задумчиво повторил человек. — Я, конечно, отпущу, но только если ты мне заплатишь. Не волнуйся, много не возьму. Так, считай, пустая формальность, чисто символическая цена.
— И чего же ты хочешь? — похоже, с этим лучше не спорить, лучше спокойно выяснить, что ему надо.
— Отдай мне то, чего дома не знаешь.
Что?!
— У меня нет дома ничего… — начал было Ричард и вдруг осекся: как он сразу не догадался! Ему предлагают запродажу! В сказках за этой фразой всегда скрывалась необходимость отдать собственного ребенка — но ведь дома он еще не… Или — о, неужели в тот раз с Марианной… Неужели у Марианны от него… Придется по возвращении признавать бастарда, или барон, ни о чем не подозревая, будет воспитывать чужого сына… Какой позор. И сейчас, по сказочным законам, ведь невозможно не согласиться, иначе он навеки останется запертым в этой пещере — значит, через несколько лет этот человек явится за оплатой. Ричард уже принял решение, но на всякий случай выдержал достойного размера паузу и только потом сказал:
— Хорошо. Отдам, обещаю. Когда мне тебя ждать?
— Договорились, — буднично сообщил человек (человек ли?); не то чтобы Ричард ждал раскатов грома или вспышек света, подтверждающих их договор, но хоть немного торжественности этот мог бы потрудиться придать своему тону… — Я приду за оплатой через шестнадцать дней. Ты свободен, повелитель.
Пещеру заволокла тьма, а когда Ричард снова открыл глаза, он увидел над собой матерчатый потолок походной палатки.

***
Осень в Надоре приходит рано и остается надолго. В этом году унылый мелкий дождь, по временам переходящий в снег, лил, казалось, не переставая уже третий месяц — даже охота в этом году не задалась. Вот и сегодня погода за окном как нельзя лучше передавала настроение обитателей замка. Обед начался в молчании, и атмосфера в столовой царила такая мрачная и гнетущая, что никто — ни приехавший с очередным визитом дядюшка Эйвон, ни обычно веселый слуга Джон, прислуживавший в этот раз за столом, — не попытался расцветить скучную трапезу легкой беседой или забавной шуткой.
Внезапно три громких удара прорезали тишину: кто-то со всей силы стучал во входную дверь. Джон с облегченным вздохом отставил кувшин с вином, развязал обмотанное вокруг пояса полотенце, натянул ливрею и пошел открывать. Когда через несколько минут он вернулся, вид у него был растерянный.
— Спрашивают герцогиню, — сообщил он.
— Да кто там приехал? — спросила Мирабелла, поднимаясь со своего места. — Что им от нас понадобилось?
— Они не доложились. Там один человек, и он, — слуга поежился и бросил быстрый взгляд на домашнего священника, — странный какой-то.
Посетитель ждал в прихожей — он стоял в расслабленной позе, привалившись плечом к стене, и меланхолично жевал непонятно откуда взявшуюся травинку. Одет он был совсем не по погоде — скорее, в древнегальтарском духе — в белую рубаху без рукавов, едва доходившую ему до колен; сапог на нем не было — да они ему и не понадобились бы, потому что ноги и руки его украшали массивные бычьи копыта. Из-под рубахи выглядывал кончик хвоста. Мирабелла исподтишка осенила гостя святым знаком, но тот не исчез, не забился в конвульсиях и вообще не заметил, — поэтому она вежливо, не теряя достоинства, поздоровалась. Гость поклонился в ответ.
— Госпожа, — сказал он, — я пришел за своей платой. Ваш сын обещал мне то, чего он дома не знает.
— Что?! Ричард не женат!
Гость хохотнул и иронически посмотрел на Мирабеллу.
— И он уже больше года не был дома, и в замке за это время детей не рождалось, — твердо продолжила она. — Только одна служанка недавно вышла замуж.
— За служанок повелитель не отвечает, — снисходительно сообщил гость и добавил с намеком: — Зато отвечает за родственников.
— Родственников? Его сестры еще совсем маленькие… Хотя… Неужели?! Вот распутница! Ну я ей задам!
Вне себя от ярости, Мирабелла устремилась в столовую. На гостя она не оглянулась, но равномерный грохот копыт по каменному полу у нее за спиной свидетельствовал о том, что он не отстает. Ворвавшись в комнату, она вытащила Айрис из-за стола и, толкнув к стене, нависла над ней и закричала:
— Ах ты дрянь! А ну отвечай, с кем ты и когда успела?!
Айрис втянула голову в плечи; Эйвон сделал в их сторону один нерешительный шаг; младшие с визгом вскочили и забились в угол. Мирабелла уже занесла руку для пощечины, но тут ее остановил гость, которого она в пылу гнева упустила из виду. Внимательно осмотрев Айрис с макушки до пят, гость спокойно вынес вердикт:
— Это не здесь, — и потом так же пристально уставился на саму Мирабеллу. Под его взглядом захотелось поежиться, но она назло себе и ему только сильнее выпрямила спину: он что же, подозревает, что это у нее, матери семейства, была с кем-то интрижка?!
— И не здесь, — проговорил гость. — Но теперь я знаю, госпожа, где искать то, за чем я пришел.
Он развернулся и направился прочь из столовой — к лестнице, которая вела в подвал. Отцепив от себя Эйвона, который наконец-то принял решение, на чьей он стороне, и попытался спасти от нее Айрис; отделавшись от священника, который предложил принести свечей, эспер, святой воды и веток рябины, Мирабелла нагнала гостя уже у входа в дальнюю кладовку — и как раз вовремя, чтобы увидеть, как тяжелая кованая железом дубовая дверь с оглушительным треском слетает с петель. Гость обернулся и наградил Мирабеллу полуулыбкой.
— В этой комнате, госпожа, — сказал он, — находится то, что мне обещано.
— Там ничего нет! Абсолютно ничего интересного и важного!
— Посмотрим… — с этими словами гость переступил порог. В кладовке было темно, но Мирабелла прекрасно ориентировалась там по памяти, а гостю, вероятно, свет был не нужен. Гость сделал несколько шагов вперед и замер:
— В этих сундуках.
— Там пусто! — сделала последнюю попытку Мирабелла — уже понимая, что она проиграла.
Гость откинул крышку сундука, и кладовку озарил блеск золотых монет.
— Недурно… — оценил гость.
— Это не его… — пробормотала Мирабелла. — Мой сын не знает…
— Вот именно! — веско сказал гость. — Что я и имел в виду. Спасибо, госпожа. Может быть, когда-нибудь еще увидимся. Прощайте.
Гость захлопнул сундук, взвалил его на плечо, второй взял под мышку и, своротив напоследок то, что осталось от дверного косяка, вышел. Мирабелла еще успела выскочить за ним в коридор, но бежать следом смысла уже не было, поэтому она безнадежным взглядом проводила свою секретную казну, копившуюся столько лет, собираемую с таким трудом, и вот теперь в одночасье потерянную, — и наконец позволила себе без сил сползти по стенке.

***
За время его отсутствия дела в замке, похоже, немного наладились: на стол подали мягкий хлеб, испеченный, видимо, с утра; густой суп с большими кусками курицы; неплохо прожаренное мясо; и, наконец, сладкий пудинг, причем не из остатков позавчерашнего обеда. Ричард с радостным удивлением отмечал, что в комнатах стало светлее и чище, появилась целая посуда, незалатанная скатерть — и даже девочки щеголяют обновками. Больше всего его поразило то, что матушка не только не встретила его по приезде, но и не появилась на трапезе и вообще никак не обозначила свое присутствие в доме. Айрис, наоборот, с удовольствием играла роль радушной хозяйки — и заметно было, что ее просто распирает от желания что-то рассказать. Едва дождавшись конца обеда, Айрис утащила Ричарда к себе и принялась вываливать на него новости.
— Представляешь, сказал что-то про обещание, развернулся и вышел, — говорила Айрис. — Матушка побежала за ним, а мы за матушкой. Я задержалась немного, жалко, не все застала, смотрю — там сундуки с золотом! Он их взял, захлопнул крышки и унес! Дядюшка потом сказал, что вообще не понимает, откуда эти деньги, но что, наверное, это лишние доходы с наших земель, плата от арендаторов, и матушка их просто зачем-то прятала. Вот, мы думали, с матушкой будет удар, но все обошлось, только она теперь совсем не выходит из комнаты, разве что в часовню. И еще дядюшка решил, что сам будет распоряжаться этими дополнительными доходами, так что, сам видишь… — она обвела комнату рукой.
— С ума сойти, — пробормотал Ричард. — Я не знал…
Он осекся. Не знал. Не знал и отдал… Не ребенка, не живое существо, не родную кровь, а какие-то непонятные деньги, которые он все равно никогда бы не увидел — нет, все равно жалко, конечно, но… Облегчение накрыло его с головой, и он, чтобы окончательно убедиться в своей правоте, спросил:
— Постой, а как он выглядел, этот человек? Не было ничего странного?
— О-о-о! — Айрис схватила его за плечи. — Ты не поверишь! Голова, как у человека, ходит на двух ногах, а копыта и хвост, как у быка!

_______________________
Примечания:
1. Литтэны, мистические существа, связанные со стихией Скал, имеют вид минотавров наоборот: тело быка, а голова человека. В каноне, правда, они ходят на четырех ногах, но тут продвинутый, воспитанный литтэн.
2. «Коммерция-АУ» — альтернативная вселенная по ОЭ, в которой стержнем мироздания оказываются товаро-денежные отношения, и все события начинают вращаться вокруг них. К этой вселенной принадлежат следующие фанфики:
- фанфик про бетон и отрывок из его продолжения;
- драббл «Маршалы на заказ»;
- «Таможенные истории»: одна ниже в этом посте и другая здесь.

Полный генерал

Полный генерал

Драббл в письмах. Предупреждения стандартные: АУ, ООС, балаган, все хорошо; присутствуют многочисленные мелкие аллюзии на эмигрантскую литературу и литературу об эмиграции (Набоков, Довлатов, «Бег» Булгакова и пр.), а также в определенном смысле сюжетный кроссовер с «Живи и помни» Распутина.
Задумали эту историю еще очень давно (наверное, в момент первого знакомства с ОЭ, в 2013 г.), с тех пор она претерпела некоторые изменения, но канва сохранилась.

Ты недостоин смерти в бою от Партхи, о сын возницы!
Тебе немедленно следует взять кнут,
который более подобает твоему роду.
Махабхарата

***
393

«Я на месте.
Э.»

«Дорогая,
пишу тебе, как и обещал. Я в Гаунау, пока осматриваюсь. Меня никто здесь не узнал, поэтому, к счастью, даже не пришлось скрывать свою личность — не представляю, как носил бы дурацкий парик или накладные усы. Боюсь, правда, военная служба для меня теперь закрыта — слишком опасно для инкогнито. Средства скоро кончатся, но еще не думал, где раздобыть денег. Что-нибудь да подвернется. Как вы сами? Как дети?
Целую,
твой Э. О.»

«Устроился? Ну, молодец, поздравляю. Не пиши сюда больше, урод. Забудь этот адрес.
Р.
P. S. Второе письмо я переслал твоей жене, но больше так делать не буду. Я тебе не почтовая станция».

«Дорогой,
твое письмо почему-то шло через столицу. Ты уверен, что это безопасно?
Рада, что у тебя все в порядке. Денег выслать, сам понимаешь, не получится. Как мы, ты прекрасно можешь представить сам. Дети здоровы. Кстати, нам вернули твое барахло (зачеркнуто) твои вещи и оружие, но со своими книгами можешь попрощаться.
Остаюсь вечно твоя,
твоя любящая супруга».

«Дорогая,
в этой стране почта работает просто ужасно. Не знаю, что у них там случилось и кто и на каком этапе перепутал, но письмо, адресованное тебе, действительно сначала ушло в столицу! Жуткая безалаберность, никакого порядка. Хорошо, что ты его все же получила и прочла! Нехорошо бы получилось, если бы так долго волновалась за меня.
К моим новостям. Как я писал раньше, в военной сфере служить для меня невозможно — даже устройся я рядовым наемником, меня бы быстро вычислили — все же генеральская карьера — не пустой звук! Поэтому я пока решил заняться частным извозом: поступил в одну контору, под расписку выдали лошадь и бричку. Умоляю, только не говори, что это меня недостойно — поверь, я сам знаю это не хуже тебя, но в моем положении выбирать не приходится. С задатка уже удалось снять комнату с мебелью и столом у очень милой семейной пары, так что из гостиницы я выехал, расходов поменьше.
Книги — это ерунда, не жалей о них.
Как ваши дела?
Целую,
Э.»

«Дорогой,
у меня просто нет слов!
Тут все уверены, что ты погиб, и я решила ничего не говорить детям — пусть лучше считают тебя мертвым, чем знают, что их отец — извозчик! Позорище.
У нас все благополучно, насколько это может быть. Все здоровы.
Остаюсь вечно твоя,
твоя любящая супруга».

«Дорогая, не кипятись. Посмотри на это с оптимистической стороны.
Целую,
Э.»

***
394

«Дорогая,
рад сообщить тебе, что мое положение понемногу налаживается: меня заметили и пригласили работать на почте. Помнишь, в самом начале я сетовал, как ужасно здесь действую почтовые службы? Так вот, они решили поменять всю систему, открыли несколько регулярных маршрутов в разные города страны и наняли ямщиков, которые будут перевозить письма. Еще — большой пока секрет — говорят, что кроме писем и грузов начнут принимать и пассажиров. Не теряй! Скоро уеду в другой город на своем новеньком казенном дилижансе.
Как у вас дела? Все в порядке? Ты давно не писала.
Целую,
Э.»

«Дорогой,
я вижу, верно говорят святые отцы: бытие определяет сознание. Ты даже пишешь уже, как мещанин! Не буду кривить душой и заявлять, что разделяю твой восторг по поводу твоего скачка в карьере, но рада, что ты доволен.
Мы в порядке, солдаты ушли.
Остаюсь вечно твоя,
твоя любящая супруга».

***
397

«Дорогая,
у меня отличные новости!
Гаунау открывает дилижансное сообщение с Талигом! Я напросился на первый рейс в Олларию! Как прекрасно будет еще раз пройтись по привычным улицам, увидеть давно знакомые места! Уверен, что меня никто не узнает: кому нужен простой кучер Джек Стоун? Глядишь, скоро будет возможность приехать не только в столицу, но и в Надор!
Как вы? Ричард же должен в этом году отправиться в школу? Его пригласили? Как девочки?
Целую,
Э.»

«Дорогой,
только не ввяжись в какую-нибудь авантюру! Заклинаю, пожалуйста, только без этого! То, что ты задумал, очень опасно — и для тебя, и для всех нас!
Да, Ричард в школе, девочки со мной.
Остаюсь вечно твоя,
твоя любящая супруга».

***
398, зима

«Дорогая,
вот я вернулся из рейса, снова в Гаунау и пишу тебе это письмо. Твои опасения были совершенно беспочвенны: как я и ожидал, никто ничего не заподозрил, и поездка прошла как нельзя лучше. В столице у меня был один свободный день перед отъездом в обратный путь, и мне удалось пробраться в школу и посмотреть на нашего мальчика. Как он вырос! Так похож на меня в молодости, и в то же время есть в нем что-то и от тебя! Как же хочется уже всех вас обнять. Не беспокойся, меня никто не мог видеть: я прятался в заброшенной старой галерее, в шкафу, выглянул только на пару мгновений и сразу ушел.
Больше пока рейсов в Талиг в моем расписании не стоит, но обещают, что весной или летом меня отправят в какую-то еще страну, потому что я неплохо справился.
Целую,
Э.»

«Герцогиня,
вынужден поделиться с вами своими опасениями: душевное состояние вашего сына внушает мне тревогу. Ричард поделился, что видел в школе призраков — в том числе, ему явился призрак покойного отца! У него раньше бывали подобные галлюцинации? Я бы на вашем месте показал его врачам или хотя бы посоветовался со священником. Боюсь, оставаться в столице с его недугом Ричарду будет небезопасно. Я постараюсь что-нибудь предпринять.
Преданный вам,
граф Ш.»

«Граф,
спасибо за сообщение. Я приму меры.
Мирабелла,
вдовствующая герцогиня Окделлская».

«Эгмонт, ну ты… полный генерал!
ОВТ ТЛС».

***
398, лето

«Дорогая,
ты ни за что не догадаешься, откуда я пишу это письмо! Из Паоны — столицы Гайфы! Здесь очень необычно, масса всевозможных развлечений. Жалею, что не побывал здесь раньше.
Дорогая, пишу так срочно вот по какому поводу. Мне очень нужна твоя помощь. Видишь ли, мне, как обычно, дали свободный день, я решил разузнать, как проводят досуг местные, и… В общем, если коротко, я полностью проигрался на тараканьих бегах, пришлось заложить даже верхнюю одежду. Пришли, пожалуйста, хоть сколько-нибудь денег, иначе мне просто не на что будет жить: из казенных средств, я, естественно, взять не могу. Прости меня, дорогая, я понимаю, что вам и так нелегко, но мое положение совершенно безвыходное, а обратиться мне больше не к кому!
Э.»

«Герцогиня,
вынужден снова сообщить вам не самые благоприятные новости. Пребывание в столице явно не идет вашему сыну на пользу: как я узнал, недавно он проиграл в кости огромную сумму, какие-то из фамильных драгоценностей и чуть ли не собственный камзол. Прошу, окажите на него влияние: моего авторитета, как я чувствую, здесь уже не хватает.
Преданный вам,
граф Ш.»

«Граф,
спасибо за информацию. Этого больше не повторится.
Мирабелла,
вдовствующая герцогиня Окделлская».

«Эгмонт, ну ты… (зачеркнуто) Эгмонт, ты такой же идиот, как и твой сын!
ОВТ ТЛС»

«Ричард, вы такой же идиот, как и ваш отец! (зачеркнут восклицательный знак, приписано другими чернилами) был.
Мирабелла,
вдовствующая герцогиня Окделлская».

***
398, поздняя осень — 399, зима

«Дорогая,
ты не поверишь! У нас открывают второй маршрут в Олларию, и он проходит по Надорскому тракту прямо мимо нашего замка! Постараюсь убедить руководство, чтобы именно меня поставили в рейс на Зимний Излом — думаю, это будет несложно, потому что на праздниках люди обычно работать не хотят. Уверен, что получится на день-два задержаться и заглянуть к вам! Пассажиров наверняка будет немного, все выйдут сразу после границы, повезу только письма, а они вполне могут подождать.
Целую, обнимаю, скоро увидимся,
Э.»

«Дорогая, любимая,
целую твои пальчики! Это был лучший Зимний Излом в моей жизни!
К сожалению, следующий раз получится встретиться нескоро: я получил нагоняй из-за того, что дилижанс опоздал в Олларию на целые сутки (я говорил, что мне пришлось пережидать метель, что в горах так быстро не проехать, но начальство было неумолимо — эти кабинетные крысы ничего не понимают). Меня лишили премии и в ближайшие полгода будут отправлять только в короткие рейсы, по стране, максимум — во Флавион. Но оно того стоило!
Крепко обнимаю,
Э.»

***
399, весна-лето

(записка, найденная на столе)
«Монсеньор, извините, я должен срочно уехать домой! Не знаю, когда смогу вернуться!»

(письмо, найденное под столом)
«Ричард,
скорее приезжай, с матушкой творится неладное! Она на днях плохо себя чувствовала, мы вызвали доктора, и я не собиралась подслушивать, но все равно услышала, как он ей говорит, что она… Создатель, даже не знаю, как это написать… что у нее будет ребенок! В голове не укладывается. Не представляю, как это могло случиться, и, главное, когда! У нас вообще не бывает мужчин, не кто-то из слуг же. Разве что на Зимний Излом к нам заезжал почтовый дилижанс из Гаунау… Какой позор! Не представляю, что делать!
Айрис».

«Дорогой (зачеркнуто)
Эгмонт,
если ты не придумал, что делать, то я считаю, что нам придется выдать ребенка за бастарда Ричарда от одной из служанок. Ричард как раз приехал домой вскоре после нашей с тобой встречи, точно дни никто высчитывать не будет, делами замка в округе никто не интересуется, доктор будет молчать. Если Ричард признает ребенка, мы сможем дать ему нашу фамилию, но полноценными наследникам станут будущие дети Ричарда от официальной жены (о которой, кстати, надо бы уже задуматься).
Остаюсь вечно твоя,
твоя любящая и верная супруга.
P.S. Мне кажется, придется открыть детям правду, чтобы они не считали собственную мать шлюхой».

«Монсеньор,
простите, пожалуйста, за скоропалительный отъезд. У меня небольшие проблемы в семье. Боюсь, я должен буду задержаться в Надоре до осени. Надеюсь, я не помешал никаким вашим планам.
Дело в том, что у меня будет… (зачеркнуто). Дело в том, что я скоро стану… (зачеркнуто). Дело в том, что одна служанка в замке… (зачеркнуто). Дело в том, что от меня… (зачеркнуто). Монсеньор, уж вы-то могли мне сказать, что мой отец жив!
Ричард».

«Поздравь меня: я скоро снова стану отцом! Я уж и забыл, какое это приятное чувство! Кстати, передай, пожалуйста, это нашему врачу, я слышал, что он перебрался куда-то в окрестности столицы: он собирает статистику.
Э.»

«Герцог,
большое спасибо за новые данные. Я добавил их в свою картотеку».

***
399, конец лета — начало осени

«Дорогая,
я взял отпуск на месяц и уже еду, нет — бегу, нет — лечу к тебе!
Целую,
Э.»

«Назвали Седрик.
Э.»

«Если ты думаешь, что мне интересны детали твоей личной жизни, то ты ошибаешься.
Р.
P.S. У меня для тебя плохие новости: или двоим из вас осталось жить четверть года, или ты не Повелитель Скал».

«Ричард, срочно (подчеркнуто) снимите со стен все (подчеркнуто) щиты.
Р. А.»

КОНЕЦ

_________________________________
Примечания:
1. О полном генерале:
а) полный генерал — в Российской империи обобщающее название генералов родов войск (генерал от инфантерии, от кавалерии и т.д.);
б) Эгмонт Окделл вышел в отставку в чине генерала от инфантерии;
в) в одесском жаргоне словосочетание «полный генерал» обозначает «полный идиот».
2. Врач со статистикой, как ни странно, каноничен (в отличие от почти всего остального в этом фанфике): «Если верить врачу Окделлов, число детей почти совпадает с числом визитов покойного герцога к горячо любимой супруге» (отдельный вопрос — зачем врач показал свои статистические выкладки кардиналу); каноничен также щит, который удачно падает на голову лишнему представителю Дома Скал в последний момент.
3. По просьбам радиослушателей мы ставим для Эгмонта Окделла следующие песни:
- про ямщиков
www.youtube.com/watch?v=JpF-4VQ-Rrc
www.youtube.com/watch?v=ceYOTPg2T5o
www.youtube.com/watch?v=jMT53IVJ-tQ
- про эмигрантов
www.youtube.com/watch?v=AuU2IXsV6O0
- а также:
www.youtube.com/watch?v=DDt3u2Ev1cI

Драбблы от С. Кралова:

О смерти генерала Карлиона, или Неправильный приказ

О смерти генерала Карлиона, или Неправильный приказ

...И вот прислали мне повестку
(На бумажке мятой, рваной,
Всю в печатях, страшной, грязной,
Чтобы выбросить не жалко) —
Явиться в райвоенкомат...
«Тамарка-санитарка», дворовая песня,
версия группы «Последний переулок»

Всем известно, что Рокэ Алва, в годы, когда он носил звание полковника, отказался выполнять неправильный, с его точки зрения, приказ своего командира генерала Карлиона и застрелил последнего. Однако и поныне идут споры о том, как и почему это произошло. Одни говорят о дуэли вследствие оскорбления со стороны Алвы, другие — об участии генерала в заговоре. И лишь немногие знают истину. А дело было так.
Военная кампания, ставшая последней в карьере Карлиона, была в самом разгаре. Генерал вызвал в свою штабную палатку полковника Алву, сунул ему в руки изрядно помятый лист бумаги и сказал:
— Алва, это приказ об отступлении. Срочно зарегистрируйте его по всем правилам, потом зачтете перед строем. Давайте, шевелитесь!
— Не могу, господин генерал, — ответил полковник.
— Почему?
— Приказ неправильный.
— Алва, мы вообще-то на войне! Здесь приказы не обсуждают!
— Ошибаетесь! Ваш приказ обсудить можно и нужно! Создается такое впечатление, что вы вообще ничего не смыслите в делопроизводстве.
— Вы что, меня оскорбляете?
— Не оскорбляю, а констатирую факт. Во-первых, приказы пишутся на специальных бланках, а у вас обычный лист. Во-вторых, посмотрите на состояние этого листа: он весь мятый, рваный, заляпан чернилами. Вы им что, простите, подтирались?
— Я не буду перед вами оправдываться! — прошипел Карлион.
— Пойдем дальше, — продолжал Алва как ни в чем не бывало. — У вас ни один абзац не начинается, как положено, с красной строки. И вы даже не пытались соблюдать должную ширину полей, текст начинается прямо от края листа. А это значит, что приказ будет совершенно невозможно подшить в дело.
— Алва, сейчас не время соблюдать все формальности. Нужно срочно принимать решение, и я его принял. Да, я составил приказ на коленке. Буквально. Но какое это, разрубленный змей, имеет значение? Если к сути приказа у вас претензий нет...
— Да вы на заглавие посмотрите! Там же не согласованы падежи! «Об отступление в юго-западном направлении»! Разве так говорят?
— Это мелочи! По смыслу все понятно!
— А что творится в нижнем левом углу листа? У вас сначала написан кодовый номер, а под ним — фамилия и инициалы!
— Ну и?
— Должно быть наоборот!
— Алва, я же знаю, что вы — не крючкотвор. На самом деле вам наплевать, как оформлен приказ. Вы просто хотите устроить скандал. Уж не знаю, зачем вам это, но ничего у вас не выйдет. Я просто перепоручу задание своему адъютанту. Андре!
В этот момент Алва выхватил из-за пояса пистолет, приставил дуло к груди генерала и выстрелил. Глаза и рот Карлиона широко раскрылись, он схватился за рану обеими руками и упал навзничь. Алва отбросил пистолет. Через мгновение в палатку влетел адъютант Карлиона, встревоженный криком и грохотом выстрела.
— Господин генерал... — проговорил он, и тут же, оценив обстановку, в ужасе воскликнул: — О Создатель! Что здесь произошло?
— Генерал Карлион застрелился, — Алва чеканил фразы уверенным, железным голосом. — Командование принимаю я!

______________________________________
Примечание:
В тексте обыграны правила делопроизводства государственных структур современной России.

Запрещено к ввозу

Запрещено к ввозу

По фразе из канона: «Таможенник положил руку на холку пса, и тот молча опустился на губернаторский ковер, положив морду на вытянутые лапы. Клаус и Жан снова переглянулись».
Драббл имеет отношение к реальности «Коммерция-АУ» и входит в подцикл «Талигойская таможня».
АУ, ООС, etc.
________________________________________

Рокэ Алва покидал военный совет в прекрасном настроении. Все складывалось очень удачно. Не хватало только... А где она? Алва ощупал пояс по всему периметру, похлопал себя по камзолу. Ее нигде не было. Видимо, выпала, когда он садился на подоконник. Придется вернуться. Хоть бы ее никто не нашел!
— Господин проэмперадор!
Алва обернулся. Его жестами подзывали к себе недавние знакомые — Клаус Коннер и Жан Шеманталь. Таможенники расположились под деревом вместе со своим псом. Коннер гладил собаку, Шеманталь что-то прятал за спиной.
— Что вы хотели, господа? Кажется, мы с вами все уже обсудили, — Алва был не слишком доволен, что его отрывают от важного дела.
— Господин проэмперадор, — начал Шеманталь. — мы нашли вашу... вещь. Ее учуял наш пес на губернаторском ковре.
— Ага, учуял и тихо залаял, — подхватил Коннер. — Мы ее подобрали. Сначала гадали, чья она. А потом Жан вспомнил: у вас что-то выпало из-за пояса. Ну мы и предположили, что это она и есть.
— Все верно, господа, — Алва радостно закивал. — Это моя вещь. Поэтому не тяните и верните ее мне.
— Мы вам ее вернуть не можем.
— Вы совсем обнаглели?
— Мы не имеем права!
— Объясните, наконец, в чем дело!
— Дело в том, господин проэмперадор, что Лово — служебная собака, специально обученная. Он не реагирует на что попало. Он лает только тогда, когда обнаруживает то, что запрещено к ввозу на территорию Талига.
— Что вы мямлите! Говорите прямо!
— Господин проэмперадор, — Шеманталь вытащил из-за спины то, что искал Алва. — В этом свертке — сакотта. Лово среагировал на нее.
— Все верно, сакотта! — Алва почувствовал, как по его спине пробегает холодок. — Я конфисковал ее у одного солдата. Верните ее мне!
— Не можем, — покачал головой Коннер. — По инструкции мы должны отправить конфискат в Варастийскую таможню. А еще мы должны уведомить...
— Если нарушитель — должностное лицо, — Шеманталь, — мы обязаны уведомить его непосредственного начальника. То есть непосредственно Его Величество. А я бы еще для страховки написал Его Высокопреосвященству.
Коннер молча кивнул. Алва разъярился:
— Кому вы там писать собрались? Я здесь замещаю короля! Я — высшее должностное лицо. Вы меня уведомили. Поздравляю! Благодарю за бдительность! Верните уже сакотту, наконец!
— Мы все уже вам объяснили, — вздохнул Коннор. — А ваша реакция говорит только о том, что наши предположения оправдались. Вы не отбирали сакотту у солдата, вы ее употребляете. Поэтому мы сегодня же составим письма...
— Только попробуйте! — взревел Алва. — Я вас тотчас же казню за дезертирство, как сегодня предлагал Манрик!
— Казнить-то можете, но бумаги дойдут до адресатов. Хлопот не оберетесь!
— Не дойдут! Я перехвачу любую почту!
— Мы пошлем письма через черный кабинет, вы его не контролируете.
— Все предусмотрели, поганцы! Но вы же не молча написали письма, а все подробно пересказали мне. Значит, вы не хотите соблюсти закон, вы просто меня шантажируете. Хорошо, ваша взяла. Давайте договоримся: сакотта остается у вас, но мое имя ни в какие отчеты не попадает. И никакие письма никуда не идут.
Таможенники молча переглянулись. Алва уже немного смирился с потерей сакотты, поэтому заговорил спокойно, по-деловому:
— Я готов заплатить любую сумму. Скажите, сколько?
— Купить нас не получится, — тихо сказал Коннор.
— Как говорят у нас на таможне: «я мзду не беру, мне за державу обидно»! — поддержал коллегу Шеманталь.
— Я могу предложить далеко не только деньги!
— Борзых щенков? Спасибо, у нас уже есть собака!
— Узко мыслите! Вы можете получить и дворянские титулы, и деньги. Сегодня вы в одночасье стали капитанами. А можете так же легко стать баронами!
Взгляды таможенников вновь пересеклись. Коннор ответил за обоих:
— Это... обсуждаемо. Предложение принимается. Давайте прикинем, как все было. Мы нашли сакотту в Тронко, но не знаем, кому она принадлежит. Привезти ее мог кто угодно, ведь таможенный пост на днях сгорел. Так мы и доложим начальнику Варастийской таможни. Инцидент исчерпан, господин проэмперадор!
Таможенники отсалютовали Адве и быстро ретировались. Он, прищурив глаза, смотрел им вслед. Умеют добиваться своего! Такие люди и должны работать в таможне. А без сакотты будет трудновато, конечно... Но лучше уж так!

__________________________________________
Примечания:
1. По мысли кардинала в каноне, Алва употребляет не сакотту, а что-то другое («Его Высокопреосвященство подозревал, что это неспроста, и Алва нюхает, а может, уже и пьет сакотту, хотя тогда, в свои тридцать пять, он выглядел бы на пятьдесят. Видимо, Рокэ знает другое зелье, с него станется — его отец разбирался во всяческих отравах не хуже мориска»). Но служебная собака реагирует не на конкретное вещество, а на класс веществ.
2. О вселенной «Коммерция-АУ» см. примечания к драбблу «Отдай то, чего дома не знаешь» выше в этом посте.

@темы: Сокраловские истории, Воображаемый мир: ОЭ

---

Новые авторы в "валинорском сегменте" Сильм-фандома

Хочу сослаться на несколько новых фанфиков, которые в последнее время появились на Фикбуке. Мне кажется, некоторым из вас должно приглянуться.
Гуманизм! Доброта! Авторы всех героев любят и всем сочувствуют. никого не обвиняют, ни в чью сторону, кажется, нет перекоса. Прекрасная Индис! Чудесные Валар! Не помню, когда уж в последний раз встречала такой расклад. Не без страстей, не без драмы, не без грусти, но очень нравится. Рекомендую.

ficbook.net/readfic/10942083 - маленькие зарисовки о феанорингах (совсем маленьких и подростках) в Валиноре
ficbook.net/readfic/10974247 и ficbook.net/readfic/10976860 - напряжение по линии Финвэ - Феанор - Индис

ficbook.net/readfic/10960559 - дом Финвэ (второе и третье поколение), маленькие конфликты в благословенном краю
К слову, у этого автора: ficbook.net/authors/4974794 — вообще рекомендую все по Сильму . Кажется, какое-то время назад кому-то уже немного рекомендовала, но повторю!

@темы: Воображаемый мир: Арда

---

Если кто-то видит эту запись...

У меня второй день совершенно не работает Избранное. А у вас?

@темы: Ex diariis

---

Рискнем!

Решилась и, почитав форумы, собрала себе отпуск в конце августа, то есть забронировала билеты на самолет, отель и аренду машины. В Греции. Да, в Греции. Моя (грядущая) прививка к тому времени уже, надеюсь, должна будет быть годна, так что рискну! Ну а если нет, что же, потеряю эти деньги...
Надо только вспомнить, где лежит загранпаспорт.

@темы: Сентиментальное путешествие

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Отрывок из продолжения фанфика про бетон

У «фанфика про бетон» планируется длинное продолжение, символизирующее конец второго семестра, с участием студентов из второй моей группы. Само продолжение еще не написано и, может быть, так никогда и не случится, но я написала короткую историю, которая по сюжету должна входить в эту вторую часть, но при этом может восприниматься отдельно, довольно обособленно (как пролог или вставная глава).
Фанфик относится к альтернативной вселенной «Коммерция-АУ». Для лучшего понимания первой сцены можно посмотреть сначала фанфик про таможню.

В ролях: персонажи «Отблесков Этерны», оригинальные персонажи из «фанфика про бетон», а также другие оригинальные персонажи.
В этом фанфике увековечены китайские студенты 3 курса, с которыми мы весь год занимались дисциплиной «Русский язык в области материаловедения»: в роли демона — двоечник, в роли даосского монаха — староста группы. Больше персонажей появится в основной истории, если она случится.
Читатели, знакомы с фандомом китайских новелл Мосян Тунсю, могут увидеть здесь некоторые отсылки к тамошним мирам. Однако полноценного кроссовера здесь нет. Демоны — это неотъемлемая часть обычной китайской мифологии; например, в одном из четырех классических романов, «Путешествии на Запад», тоже были демоны.
Краткое содержание: герои ОЭ проводят ритуал спасения мира, а бирюзовоземельцы вызывают и допрашивают демона.
Предупреждения: глобальное АУ, элементы ООС, элементы фривольности.

Раздался тихий хлопок, и на алтарном камне, в самой его середине — именно там, куда уже примеривался лечь Алва, — появился массивный, украшенный грубой резьбой ящик с узкой щелью на крышке. Повелители, которые как раз нашли на полу едва различимые, стершиеся от времени линии, отмечавшие места, где каждый должен был стоять во время ритуала, переглянулись. Райнштайнер пожал плечами. Робер подошел поближе. Ричард тоже придвинулся, вопросительно посмотрел на Алву и осторожно, одним пальцем, дотронулся до ящика.
Под сводами подземного зала загрохотало, раздался скрежет, как будто раздвигался каменный потолок, и гулкий, громогласный голос провозгласил:
— Деньги класть сюда!
Щель на крышке ящика озарилась белым свечением.
— Это обязательно? — с сомнением спросил Робер. — У меня свободных денег нет…
— У меня вообще с собой денег нет, — поддержал его Ричард, демонстративно выворачивая карманы и вытрясая рукава своего длинного халата. — Я даже не в Талиге сейчас был, за меня платят мои торговые партнеры!
— Тогда с тобой по старинке, Окделл! — объявил голос свыше, и тут же — никто и глазом не успел моргнуть, не то что спросить, что значит это «по старинке», — на Ричарда обрушились камни.
Когда камнепад иссяк, Робер, глядя на образовавшуюся груду, из-под которой виднелась только неловко откинутая в сторону рука, пробормотал:
— Знаете… я лучше денег положу, — и полез за пазуху.
— Я тоже, — быстро добавил Ариго.
Райнштайнер, не говоря ни слова, бросил в щель горсть монет и вернулся на свое место. Алва, оценивающе склонив голову набок, провел пальцами по перстню с большим сапфиром и спросил задумчиво:
— Драгоценности принимаете?
Ящик предупреждающе замигал багровым, и Алва примирительно поднял ладонь:
— Ладно-ладно, я понял, нет так нет.
Когда все участники ритуала так или иначе внесли свою лепту, щель на ящике затянулась, сам он задрожал, загудел, вспыхнул ярче прежнего — и распался языками белого пламени; по пещере от алтаря к стенам пробежала рябь, словно легкий вздох из чьих-то гигантских уст. Мир содрогнулся, и наступила тишина.
— Кажется, конец, — через несколько минут сообщил Алва. — Все успокоилось. Господа, поздравляю: мы с вами быстро и почти, гм, безболезненно, спасли мир.
— Точно? — переспросил Робер. — И вот это — весь ритуал?
Алва посмотрел на него, снова хмыкнул и повторил:
— Точно, поверьте мне.
— А вы что, тоже хотели по старинке, Эпинэ? — поинтересовался Райштайнер, который почему-то Робера недолюбливал. Ответить ему, однако, никто не успел: все пятеро, включая погребенного под завалом Ричарда, внезапно исчезли, растворившись в воздухе, и зал опустел.

***
— Гм, — громко сказал господин Цю, глядя на то место, где только что, еще мгновение назад, сидел лаовай. Это своеобразное восклицание выразило общее мнение всех присутствующих — самого господина Цю, князя Ли и переводчика: как ни странно, за столько времени заморский гость так и не научился сносно говорить на языке Срединной Империи.
— Гм, — задумчиво повторил князь Ли, поправил очки, потер переносицу, помолчал немного и добавил: — Не хочу никого пугать, но, кажется, нашего друга унесли демоны.
Переводчик постучал пальцами по коленке и посмотрел в окно — на узорах тонкой бумаги играли солнечные лучи, освещая комнату розоватым светом; зимний день выдался по-весеннему теплым и ясным, и ничего не говорило о том, что где-то поблизости могут скрываться в засаде демоны. Лаовай в этот раз приглашен был погостить в имение князя в самом сердце его провинции, и здесь, вдали от городских стен, посреди полей, в маленьком павильоне, затерянном в глубине сада, казалось, никто не мог нарушить их уединения. И тут — надо же — демоны.
— Надо послать за монахом, — решил князь Ли. — Здесь в часе езды есть монастырь. Я редко там бываю, но монахи должны уметь справляться с такими вещами. Я сейчас прикажу.
Он постучал в стену, и появился прислужник — один из числа тех, кто охранял покой господ снаружи. Князь распорядился немедленно — от уединенного павильона до дворца со всеми службами было совсем недалеко — немедленно взять самых быстрых лошадей, самую удобную повозку, отправиться в монастырь и привезти наиопытнейшего, искуснейшего в своем ремесле монаха.
Не успел подойти к концу второй кувшин вина — вино господин Цю предусмотрительно привез с собой, полагая, что на почвах князя Ли никакого достойного винокурения фрукта не вызреет; просто кому-то не дано, — как вдали снова простучали колеса повозки. Лаовай так и не возвратился. Вскоре вошел прежний слуга, сообщил:
— К вам наставник Вэй, — и учтиво проводил в комнату седого старика, с посохом, в белых одеждах и с дорожной сумой через плечо. Все трое сидящих в комнате вскочили и поклонились. Монах спокойно поинтересовался, что случилось, и, услышав, что «нашего гостя похитили демоны», флегматично достал из сумки кресало и палочку благовоний и воскурил ее, выбив искру, — потянуло ароматом цветущей вишни, — а после принялся неторопливо осматривать место, где сидел лаовай, простукивая пол по периметру посохом. Закончив, он повернулся к князю Ли — видимо, прозорливый монах моментально опознал среди присутствующих самого важного господина — и произнес:
— Теперь можно вызвать и допросить демона.
Он зажег еще одну палочку и только начал чертить посохом круг на полу — появилась лишь небольшая дуга, белесая линия, как будто нарисованная мелом, — как откуда-то из-под потолка прямо на свое давешнее место свалился пропавший гость. Князь бросился благодарить монаха, который так быстро и оперативно вернул им лаовая, а господин Цю, который сидел ближе всего к гостю, схватил того за плечи и развернул, чтобы убедиться, что монах не подсунул им вместо человека — фальшивку и что тело его не рассыплется от одного прикосновения. Монах, однако, не обманул: это действительно был их лаовай, вот только выглядел он так, как будто демоны не только два часа держали его в плену, но и все это время старательно пытали.
— Ох, — сказал князь Ли растерянно. — Наставник, кажется, ваша помощь нужна сейчас в другой области. Давайте с демоном пока что повременим.
— Но потом все равно допросим, — сердито добавил господин Цю. — Как вообще не совестно.

Через несколько часов, когда компания переместилась во дворец, а лаовай, весь утыканный тонкими иглами, был устроен, по настоянию монаха, не в отведенной ему изначально комнате — с гигантской кроватью изящной резьбы, — а в самой маленькой, тихой и прохладной, господин Цю вернулся к мысли о том, что неплохо бы побеседовать с демоном. Наставник Вэй скептически поджал губы — что толку сейчас уже в демоне? — но перечить не стал: раз господам — только господам, переводчика за ненадобностью пока отпустили — захотелось потешить себя разговором с нечистым созданием, он готов поучаствовать в их игре. Вскоре на полу той самой маленькой комнатки был заново начертан белый круг, монах зажег еще одну курительную палочку и не в самых изысканных выражениях воззвал к ближайшему демону. В центре круга заклубился черный туман, который постепенно принимал очертания человеческой фигуры — и вот уже перед невозмутимыми зрителями возник молодой мужчина — точнее, конечно, некто, принявший облик молодого мужчины: по вызывающему покрою халата, глумливой ухмылке на лице и неестественно высветленным волосам, уложенным в виде мелких шипов, в нем можно было легко признать демона.
— Ты, — монах скривился, как будто откусил от кислого недозрелого яблока, и, не оборачиваясь, представил посетителя: — Познакомьтесь: демон Чжу Хао, по прозвищу Острый Пепел.
— Прошу любить и жаловать! — демон отвесил издевательский поклон. — Ты зачем меня вызвал, старик?
— Нет, это мы будем спрашивать! — князь Ли не привык, чтобы над ним насмехались, зато приказной тон удавался ему очень хорошо. — А ну-ка отвечай: зачем вам понадобился наш гость?
— И что вы там делали с нашим лаоваем, сволочи? — сердито добавил господин Цю.
— С каким еще лаоваем? Не знаю никаких лаоваев, мы ваших гостей не трогали, — принялся отпираться демон. — Первый раз его вижу. Понятия не имею, кто он такой. Он вообще у вас странный какой-то, никогда раньше похожих не встречал.
— Не врет, — оценивающе оглядев демона, сообщил монах.
— Нет! — демон вскинул руки. — Как можно! Перед таким уважаемым старцем!
— Так я и думал, — медленно и словно бы разочарованно протянул монах. — Я говорил, что он нам не поможет. Демоны никогда ничего не знают: не видят дальше своего носа и ничем не интересуются. Казалось бы, необычный случай, любой бы обратил внимание: гость из варварских земель — уже редкость! — пропадает неведомо куда. А они варятся в своем мирке…
— Неправда! Постыдился бы своих седин, дед! Перестань позорить перед людьми меня и весь наш род! — крикнул демон. — Не верьте ему, я сейчас все выясню, вернусь и расскажу вам.
С этими словами демон, насколько ему позволяли границы круга, приблизился к лаоваю, прижал большой палец к его виску и снова распался на клочья черного тумана, которые выстроились в одну линию и тонкой струйкой втянулись лаоваю в голову. Ждать демона обратно долго не пришлось: уже через несколько минут — и четверти воды в часах не успело перелиться в нижний сосуд — он тем же путем вернулся. На его губах играла усмешка, а в глазах загорелись хитрые огоньки: видимо, он узнал что-то очень приятное для себя — и, наверное, омерзительное для всех остальных.
— Так, я все выяснил, — заявил демон. — Дикари проводили какую-то церемонию для благополучия и процветания своих и не только своих земель. Со всех там, — демон ткнул в потолок, — взяли за это плату деньгами, а с этого, — он кивнул на лаовая, — здоровьем. Так что мы тут вообще ни при чем!
— Понятно, — сурово сказал монах. — А теперь, если ты закончил, то…
— А еще, — улыбка демона сделалась еще шире, — я желаю счастья вашему гостю с его избранником, — при этих словах демон поднес руку к своему плечу и изобразил пальцами, как будто стрижет что-то ножницами. Князь Ли схватился за сердце, господин Цю — за голову.
— С каким еще избранником? — выдавил наконец князь. — Он же у нас женится на принцессе!
— Ну что же, — демон пожал плечами, — сочувствую вашей принцессе.
— Обманываешь! — припечатал господин Цю: в лаовае он не сомневался.
— Не-не, вон, старика спроси!
— Демоны могут обманывать, а могут заблуждаться, — улыбнулся монах. — Проваливай-ка отсюда, хватит, засиделся уже в нашем мире.
Монах взмахнул посохом, белый круг вспыхнул и пропал. Демон огляделся и недовольно спросил:
— Ты что, меня даже назад не отправишь?
— Добирайся сам как знаешь, взрослый уже.
— Ла-адно, — протянул демон. Он щелкнул пальцами, и из воздуха соткалась колесница — круглая платформа на колесах, запряженная парой устрашающего вида коней. Демон залез на платформу, оперся о спинку, взял вожжи и тут же начал рыться в рукавах. Наконец, он вытащил из одного рукава небольшое зеркало, из другого — миниатюрный колокольчик. Держа в одной руке зеркало, не выпуская из другой зажатые вожжи, он перехватил двумя пальцами колокольчик и принялся звонить; на зеркальном стекле возникли темные завихрения. Колесница поднялась в воздух и медленно поплыла в ту сторону, где на небе виднелся лунный диск. Демон ткнул пальцами в зеркало и проорал:
— Слушайте, я вам что расскажу! Представляете, что тут дикари из Золотых Земель устроили?
Из глубин зеркала раздался заинтересованный гул — приятели демона готовы были внимать увлекательному рассказу.
— Эй, а править кто будет? — крикнул ему господин Цю. — Ты с повозки не свалишься?
Демон помахал ему рукой с зеркалом, дернул за вожжи, кони рванулись вперед, и колесница скрылась за горизонтом.

***
Рокэ Алва, оказавшись после ритуала в собственном кабинете, в кресле, за столом — а вовсе не у входа в подземелья, откуда началось его мистическое путешествие, — первым делом задумался о том, хватит ли у Марселя соображения вернуться с обоими их конями в столицу, а не бегать по всей округе, разыскивая пропавшего Первого маршала — и сколько дней займет у него это возвращение. Вторым делом Алва хорошенько отпраздновал состоявшееся спасение вселенной; и только ложась наконец в постель — зимой рассветает поздно, поэтому за окнами царила еще непроглядная ночь — вспомнил, что неплохо бы выяснить, остался ли Ричард, так неудачно оказавшийся на ритуале без денег, в живых. Способ, позволяющий проведать человека на расстоянии, Алва знал только один, поэтому, закрывая глаза, он приказал себе сконцентрироваться на чужом сне.
Проснувшись утром — точнее, ближе к полудню, — Алва постарался восстановить в памяти ту часть сна, которая точно была чужой. Явившийся ему там Ричард был однозначно жив — они даже успели немного поговорить и обсудить удачное завершение их общей миссии. Ричард, правда, пока не успел понять, вернуло ли его туда же, откуда он исчез, или, например, домой в Надор — но почти сразу все сомнения рассеялись, потому что в том же сне откуда-то возник еще один участник. Наглого вида бирюзовоземелец — Алва уже неплохо представлял себе типичный облик тамошних жителей — развязно оглядел Алву с головы до ног и отпустил несколько оскорбительных по тону комментариев на своем языке; ответа он, правда, не дождался, потому что Алва счел свое задание выполненным и позволил себе заснуть уже по-настоящему. И вот теперь, припоминая эту сцену, Алва усмехнулся: в снах Ричарда он почему-то каждый второй-третий раз появлялся непременно обнаженным. Сам не придавал этому большого значения и списывал все на впечатлительность и неопытность юности, но хамоватому дикарю, не знакомому даже с зачатками этикета, это, видимо, показалось крайне забавным.

_____________________
Примечания:
1. Об «обрезанных рукавах» (термине и концепте) см.: ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D1%83%D0%BD_%D0%A1....
2. Сцена, где демон едет на колеснице и звонит своим друзьям, не выдумана автором: студент, послуживший прототипом демона, однажды присоединился к онлайн-занятию у автора, сидя за рулем своей едущей машины, и даже пытался делать задания с экрана. Зеркало и колокольчик — в китайских сказках обычные средства связи, аналоги русского яблока на блюдечке (выяснено у нашей китайской аспирантки).
3. В каноне действительно в некоторых снах Ричарда Алва представал без одежды.

@темы: Сокраловские истории, Воображаемый мир: ОЭ

---

Сессия с другой стороны баррикад

Апд.:
Получила на рецензию теперь «диплом здорового человека» — нормальный научный текст, все четко, интересные выводы, хоть сейчас публикуй, наслаждаюсь. В приложениях девочка, видимо, предполагая, что читать их никто не будет, поместила такие примеры:
люди были впечатлены котом
благодаря котикам
мальчик видит котика
гордиться котом
стать котом
а также
город был построен котом
Очень умилительно!


Старое:
Я давеча рецензировала магистерский диплом одной девочки, и это был на удивление плохо сделанный диплом. Мысль интересная (эксперимент), но подано все в такой форме, что едва ли дотягивает до курсовой третьего курса. Например, самое интересное — обсуждение результатов эксперимента и сравнение с тем, что было сделано до этой девочки, — занимает всего страничку. Не говоря уже об, эээ, оформлении: там все так кишело рассогласованиями и пропусками слов, что у меня глаза вытекли на первой четверти этого труда, и понять смысли фраз местами было почти невозможно.
Я написала, что положительной отметки автор, конечно, заслуживает, имея в виду троечку, и страшно переживала, что ребенок расстроится, прочитав мою рецензию, и еще больше расстроится, получив свою троечку. Вообще это все не люблю. Не люблю зачеты, экзамены, когда студент нервничает, когда надо быстро решить, что ему ставить; мой идеал — это экзамен автоматом, оценка по итогам работ в течение семестра, все облегченно выдыхают и идут пить кофе с тортом.
Так вот. У девочки сегодня была защита, мне на нее приходить (даже виртуально) не надо было. Ее научная руководительница сейчас написала мне о результатах, и знаете, что ребенок получил?! Пятерку.
Неоднозначно чувствую себя по этому поводу.

запись создана: 31.05.2021 в 21:27

@темы: Языки, Ei oppi ojaan kaada

---

ОЭ: заметки о карточной игре и другие "загадки"

Честно скажу, я посмотрела спойлеры новой книги и даже прочитала несколько фрагментов, и я никому, никому не рекомендую, строго не рекомендую обращаться к этому тексту, если вам дороги ваши эстетические чувства, душевное спокойствие и свободное время. Что касается слога, читать это неприятно. Что касается "нравственного закона внутри нас", читать это отвратительно. Что касается логики событий, то найти ее сложно. Что касается деталей матчасти, то можно зачеркнуть в себе слово "канонист" и признать, что даже те наши фанфики, в которых были каноничные элементы (в области магического мироустройства), можно маркировать "АУ".
Поэтому снова остановлюсь на первых томах. Там все еще есть над чем позубоскалить.

Заметки о карточной игре
В каноне, в первой книге, герои играют в «тонто». В авторском комментарии сказано, что эта игра похожа на земную игру «фаро» — то есть, читай, прославленный в классической литературе «фараон», он же «штосс» — тот самый, в котором, как мы знаем из Пушкина, всегда выигрывают тройки, семерки и тузы; тот самый, который и погубил бедного Германна; тот самый, в который Николай Ростов проиграл свои тысячи, а тамбовский казначей — жену. Правила фараона отличаются невероятной примитивностью: игрок (понтер) ставит / загадывает / выбирает карту (например, тройку; масть не важна), а крупье (банкомет) начинает выкладывать карты из своей колоды: одну направо, другую налево, направо, налево, направо, налево. Если загаданная игроком карта выходит направо, игрок проиграл; если налево — выиграл. Все. Азарт только в денежных ставках — и ближе всего тут, кажется, рулетка, хотя даже в рулетке, кроме черного и красного, есть хотя бы зеро.
Если герои ОЭ действительно играют во что-то, похожее на фараон, то по описанию игры проследить ее ход невозможно (Килеан устал, начал допускать ошибки… какие тут вообще могут быть ошибки?! Он банкомет, два раза положил карту направо, его уличили? Он понтер, допустил самую фатальную ошибку — поставил на пиковую даму?!). Но давно выяснили, что сцена позаимствована автором из еще одного романа той же Дж. Хейер (см. разбор: fantlab.ru/forum/forum14page3/topic64page535 via диссер по Камше, avtoref.mgou.ru/new/d212.155.01/Lebedev/diss.pd...; кроме того, были разборы и в других местах, не могу их сейчас найти), где играли в гораздо более сложную игру, вист — предшественник преферанса и бриджа.
На этом фоне очень лицемерно выглядит фраза Алвы, обращенная к Ричарду, о том, что в кости играют одни идиоты, а вот сейчас он покажет ему игру настоящих интеллектуалов. На самом деле, игрок в кости должен хотя бы уметь складывать и понимать отношения больше-меньше, тогда как от игрока в фараон требуется только различать право и лево и быть способным проводить отождествление.

Загадка монсеньора
(канон: герцог Алва хочет, чтобы его называли монсеньором; многие персонажи догадываются об этом сами без напоминания с его стороны).
Разгадку предоставляет нам Пруст:
«В данном случае кайзер Вильгельм примером служить не может — в Киле он тоже все время величал меня «монсеньором». Я слышал, что так он называет всех французских герцогов, но это неправильно, — может быть, с его стороны это просто-напросто знак особого благоволения — но не к нам лично, а к Франции».
То есть человека можно величать монсеньором, если он герцог, но при этом не любой герцог, по крайней мере, не любой французский герцог. Вот в ОЭ кайзер Вильгельм бы, похоже, точно не ударил лицом в грязь. Не знаю, впрочем, что там произошло в районе последних томов, что к Лионелю тоже прилепилось это обращение, хотя он не герцог; возможно, это перед ним пресмыкаются демонстрируют уважение (Oui, mon général, как в «Жандарме»).

Загадка лейки
(канон: королева пьет из лейки, ловя ртом воду, и, по словам автора вне этого отрезка текста, намекает таким образом, что она делает это «кэналлийским способом», то есть они с кэналлийским герцогом — Алвой — друзья и союзники)
Разгадку предоставляет нам Симонов:
«Командир бригады майор Симич, взяв со стола кувшин с вином, поднял его и неуловимым движением, как-то по-особому наклонив и чуть повернув, на лету прямо ртом поймал начавшую литься оттуда струю. Потом он начал отодвигать руку с кувшином все дальше и дальше от лица, но струя по-прежнему неизменно попадала ему в рот.
Когда он снова поставил кувшин на стол, не произнесший до этого за весь вечер ни слова молчаливый русский капитан, приехавший в город для оборудования аэродрома, повернулся к Симичу.
– Наверное, в Испании бывали? – спросил он.
– Бывал.
– Там все так вино пьют, – сказал капитан и, закурив, снова погрузился в молчание». (ruslit.traumlibrary.net/book/simonov-ss10-02/si...).
Любой герой ОЭ, который читал Симонова, конечно, тут же догадался бы!
Испанский сосуд для питья этим способом и правда похож на лейку и выглядит так: ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%BE%D1%80%D1%80%....

@темы: Воображаемый мир: ОЭ

---

"Марианна — фон эпохи", очередной фик по ОЭ

Марианна — фон эпохи

Сборник коротких историй, объединенных одним сюжетом: действие происходит в реальности, в котором "фоном эпохи" становится куртизанка Марианна. Разбираются сословный, женский и гоганский вопросы.

В ролях: Марианна Капуль-Гизайль, Ричард Окделл, Рокэ Алва, Мэллит, а также starring Король и Кардинал.
АУ, ООС, балаган, сниженный накал страстей, имеется элемент "деконструкции деконструкции" (см. примечание ко второй истории).
Внимание! Третья история может быть немного неприличной и не очень высокоинтеллектуальной. Мы предупредили.

1. Имущественный ценз

1. Имущественный ценз

Смолоду она гуляла,
Всем на свете промышляла.
Барыня ты моя,
Сударыня ты моя.
Народная песня.

В тот год королем овладела жажда перемен. Реформаторский зуд передался и кардиналу, и два государственных мужа теперь часто запирались в кабинете и подолгу там сидели, обсуждая будущие нововведения. Выходили они оттуда с очередным законопроектом в руках, который и представляли на суд королевского совета. Так как спорить с Его Величеством и тем более с Его Высокопреосвященством в те времена не то чтобы считалось неприличным, но скорее осуждалось, чем поощрялось, то после недолгих прений закон или указ принимали с незначительными поправками.
Одно из таких изменений коснулось института оруженосцев: король предложил ввести имущественный ценз. Каждый, кто соберется обременить себя воспитанием молодого поколения, должен теперь будет доказать свою финансовую состоятельность, предоставив документ о размере капитала, а также заплатить в казну немаленький взнос. Последнее предложение горячо поддержал тессорий, который радел за государственный бюджет так же сильно, как за свой карман, а первое понравилось самым спесивым из богатых дворян.
— Действительно, господа, — заявил Колиньяр. — Мы же не хотим, чтобы наши дети оказались на службе у какого-нибудь нищего. Есть у нас такие — родовитые, но обедневшие. Далеко ходить на надо: возьмем, например…
— Именно, — прервал его Килеан. — Нечего. Отличный указ, я точно за.
Проект приняли в первом чтении и поручили его исполнение, конечно, тессорию — именно его подчиненным предстояло оценивать уровень доходов дворян и принимать у них взносы.
То, насколько сырым и недоработанным был указ, выяснилось уже в первые три дня. Неучтенный фактор всплыл, когда в казначействе появился один из богатейших купцов города, поставщик императорского двора, торговец шадди и заморскими специями. Купец вывалил на стол перед секретарем гору золотых монет и громогласно спросил:
— Где здесь взносы на оруженосцев сдавать?
— Вы, извините, представляете интересы какого-то дворянина? — уточнил секретарь.
— С чего это? — удивился купец. — Сам себя представляю. А, забыл, вот документ-то.
Он вытащил из кармана сложенную втрое бумагу, подул на нее, стряхивая прилипшие крошки шафрана, и протянул секретарю. Следом за этой бумагой на свет появилась другая, еще более мятая.
— Но вы же не дворянин, — не сдавался секретарь. — Вы не имеете права.
— Я?! — взревел купец и, рывком расправив вторую бумагу, сунул ее секретарю под нос. Это оказалась копия того самого королевского указа, которую купец, видимо, раздобыл, пока вращался при дворе. Секретарь отодвинулся и что-то промычал.
— Ну и где тут написано «сословие»?! — бушевал купец, тыкая в документ мясистым пальцем. — Где ты тут видишь слово «дворяне», а, крыса конторская?!
На шум из кабинета выглянул сам начальник. Секретарь сжался и втянул голову в плечи: старик тессорий был известен своей невероятной сословной терпимостью — видимо, так проявлялось его уважение к семейной истории. Сотрудники его ведомства, независимо от происхождения, через два-три месяца после поступления на службу сами собой приводились к единому знаменателю и становились похожи друг на друга одеждой, прической, привычками и даже фигурой. Фактически, Манрик изобрел класс разночинцев, только такого слова тогда еще не придумали.
— Что такое? — спросил тессорий строго.
Секретарь пустился в объяснения; купец мрачно взирал на него, сложив руки на груди. Манрик выслушал подчиненного и вынес вердикт:
— Он взнос сделал? Сделал. Справку предоставил? Предоставил. Все в порядке, формальности соблюли. Выпишите ему пропуск, и дело с концом.
Вносить поправки в указ было уже поздно, поэтому тем же вечером Манрик постарался предупредить короля заранее, чтобы того не шокировало присутствие на церемонии мещанина.
— Нужно было сразу об этом подумать и отметить, что это касается только дворян! — простонал король, хватаясь за голову. — Я идиот, мы все идиоты! Надо же быть таким недальновидным!
— Да не будет он в самом деле брать оруженосца, — поспешил успокоить его Манрик. — Человек посидит на галерее, посмотрит на праздник, почувствует свою значимость, причастность к высшему обществу.
— Но ведь каждый, кто оказался на галерее, формально имеет право!
— Кто из купцов в здравом уме повесит себе на шею такую обузу? — привел еще один довод Манрик. — Ваше Величество, не волнуйтесь. В следующем году изменим этот пункт. Может быть, введем особые места — для зрителей, тоже за дополнительную плату…

В результате в день св. Фабиана на церемонии оказалось несколько меньше дворян, чем обычно, зато галерею почтили своим присутствием три купца, один аптекарь — и Марианна Капуль-Гизайль. Баронесса вплыла в приемную тессория в последний день, миновав двух клерков на входе и секретаря. За ней следовали три лакея: один нес ее манто, другой — собачку, а третий — приятно позвякивающий сверток. Марианна обольстительно улыбнулась, села, поддернула изящным движением юбки и сообщила, что желает заплатить взнос. Тессорий учтивым тоном поинтересовался, не заболел ли барон.
— О нет, — сказала Марианна томно. — Это мои личные доходы. Вот смотрите, справка, подписана и заверена юристом.
Она извлекла из муфты свернутый в трубочку и перевязанный атласной лентой документ. Манрик сразу узнал печать лучшего городского адвоката. Лакей с поклоном выложил на стол три бархатных мешочка. Противопоставить баронессе было нечего: пол потенциального участника церемонии в королевском указе тоже не упоминался.

Ко всеобщему удивлению, не было на празднике и Первого маршала, что породило массу сплетен о его финансовом положении. На самом деле, Алва выполнял очень ответственное и очень секретное королевское получение за пределами столицы.
Пересуды, впрочем, трепали его имя не так долго, как в другие разы, потому что после церемонии и так было о чем посудачить.
Праздник начался. Ярко светило солнце, становилось все жарче. Дворяне присматривались к молодым людям: кто-то лениво пробовал на вкус чужое имя, кто-то пытался найти смутно знакомое лицо и понять, с чьими именно родителями успел договориться. Купцы на верхней галерее, не стесняясь, переговаривались в голос.
— Вон на того парня гляди.
— О, какой на еду, такой и на работу, удачно, надо брать.
— Список, где там их список, как там его? Эй, где тут фамилии смотрят?
— Ты свои слова-то не забыл? А титул помнишь?
— Обижаешь. У меня этих титулов побольше, чем у некоторых. Ага, вот. Эй, Карл, как тебя там, Фрошенбах, я, Рене Жоффруа, первой гильдии купец, поставщик Его Императорского Величества, глава фирмы «Жоффруа и сыновья»…
Скандала пока что не получилось: родители Карла не попали на праздник, а сам мальчик был настолько до этого уверен, что его никто не возьмет, что был рад любому исходу. Король зажмурился и пообещал себе, что в следующем году сделает все как положено.
Дальше церемония продолжалась почти без эксцессов. Два других купца так никого себе и не приглядели, но были страшно довольны, что посетили такое важное мероприятие. Аптекарю достался Северин Заль.
Ричарда Окделла взяла Марианна.
Позже, в кругу друзей, она признавалась, что выбирала тогда между двумя юными потомками богов, но Повелитель скал почему-то показался ей красивее.

______________________________________

Что это было за важное поручение, которое выполнял Алва? Читайте в следующей истории!
 

2. Гальтарский прецедент

2. Гальтарский прецедент

А в том послании всего четыре слова:
«Прощай, уехала. Гражданка Иванова».
«История каховского раввина», одесская песня

Еще одно королевское нововведение, гораздо более масштабное, тоже отчасти касалось финансов — оно было связано с гоганским вопросом. Агенты кардинала в Агарисе передали, что гоганы начали вести дела с так называемым принцем в изгнании, мало кому интересным претендентом на талигский престол, потомком давно свергнутого правителя. Поначалу кардинал не придал этому известию значения, но чуть позже резидентура донесла, что гоганы обещают спонсировать вторжение в Талиг и захват власти, а взамен требуют, чтобы им отдали Гальтару. Допустить такого, конечно, было нельзя, и кардинал решил действовать на опережение. За три дня, проведенных за закрытой дверью кабинета, они с королем породили законопроект, согласно которому гоганам на довольно выгодных условиях предлагалось поселиться в Талиге, и в полное их распоряжение передавалась вся территория древнего города и его окрестности; Талиг будет рад принять сколько угодно гоганских семей из любых городов мира.
В королевском совете законопроект восприняли как очередную блажь монарха, но возражать не стали, и через официальные каналы — талигское посольство в Агарисе — предложение довели до гоганских старейшин. Хитрые пройдохи сразу почуяли свою выгоду: зачем ставить на рискованное предприятие, если можно получить свое быстрее и мирным путем. Иначе непросчитываемых факторов было слишком много: неизвестно, удастся ли интервенция, закрепится ли на троне их ставленник, сдержит ли он обещание… Старейшины согласились на переговоры.
На переговорах гоганы долго сыпали витиеватыми фразами, мялись и вежливо отнекивались, видимо, набивая себе цену, пока в зале не появился положенный по протоколу, но как всегда опоздавший к началу Первый маршал. Увидев его, гоганы почему-то очень быстро пошли навстречу Талигу и приняли основные условия почти без оговорок — только потребовали, чтобы на документе, закрепляющим их права на Гальтару, стояла и маршальская подпись. Оставшиеся пять часов они торговались, въедливо обсуждая многочисленные мелкие детали.
В итоге Гальтарская провинция получила грандиозную автономию — фактически, она должна была стать обособленным государством в составе Талига: гоганы имели право чеканить собственную монету, формировать свою армию и вести торговлю с любыми странами, не уплачивая пошлин. В ответ они обязаны были признать себя гражданами Талига, своими силами отстроить разрушенный город, ежегодно вносить в казну определенный налог и ни в каких вопросах не чинить препятствий новообретенным соотечественникам. Доходы от этих налогов, по прикидкам тессория, должны будут покрыть все расходы, связанные с переселением гоганов, уже на третий год.
Так Гальтара оказалась в руках гоганов. Уже в первые месяцы туда стеклось множество семей со всего света, город начали понемногу обустраивать, и жизнь потекла своим чередом.

Тем временем приближался день св. Фабиана, и король снова вспомнил о новых подданных. Он решил, что для лучшей интеграции в общество нужно познакомить их с культурными традициями Талига — и начать с института оруженосцев.
— Чисто как жест доброй воли с нашей стороны, — сказал он кардиналу. — Показать, что мы о них не забываем, что они для нас важны. Пошлем кого-нибудь из наших генералов, пусть выберет себе хорошего гоганского мальчика, обучит его за три года военному ремеслу и вернет родителям уже боевого офицера. Понимаю, что дворянством там и не пахнет, но в наших обстоятельствах…
— О да! — обрадовался кардинал. — Служить оруженосцем у Первого маршала — очень почетно.
— В смысле — у Первого маршала? Алва ведь никогда…
— Очень удачная идея со всех сторон. Тут у меня два соображения. Во-первых, вы заметили, как на него смотрели гоганы? Не очень представляю, с чем это связано, но он у них явно пользуется уважением, и они будут рады, если именно он окажет им честь, поучаствовав в нашем маленьком проекте. А во-вторых… Вы знаете, я как раз ломал голову над тем, как бы удалить Алву из столицы в день церемонии. Понимаете, наш герцог очень предсказуем в своей непредсказуемости. Он живет ради эпатажа. Да, до сих пор он ни разу не брал оруженосца — но это только потому, что раньше не было возможности что-нибудь выкинуть. А в этом году такая возможность у него есть. Вы видели списки? Я не сомневаюсь, что Алва не пропустит своего шанса эпатировать публику. Но если он как раз на это время уедет в Гальтару…

***
Город серьезно изменился в тех пор, как Рокэ последний раз его видел: развалин почти не осталось — что-то растащили на строительство новых домов; что-то украсили мраморными заплатками и пока оставили так, видимо, с мыслью найти потом заброшенным зданиям применение; что-то приспособили под хранилища зерна и винные склады. На месте внушавшего прежде мистический ужас холма зеленел террасный сад. В воздухе витало ощущение праздника: нарядные улицы полнились весело галдящим народом; суету и суматоху дополнял грохот повозок, которые лавировали между гуляющими; на отполированных сотнями поколений древних камнях мостовой, вымытых до блеска, бликовало жаркое весеннее солнце. Гоганы не то сочли такой незначительный повод, как присяга оруженосца Первому маршалу — одного-единственного оруженосца, надо заметить, — достойным поводом для фестиваля, не то вели себя так и в любой другой обычный день.
Чтобы максимально точно воспроизвести атмосферу столичной церемонии, гоганы сумели найти подходящую площадь и подходящее возвышенное место: Рокэ предстояло обозревать потенциальных оруженосцев с широкого балкона городской ратуши. На вопрос, как же выбранный молодой человек поднимется на балкон, хозяева оскорбленно заметили, что в доме, вообще-то, есть дверь и лестницы. Рокэ пожал плечами и наконец посмотрел вниз, на площадь: там, по обеим сторонам белокаменного фонтана, явно сохранившегося с древнейших времен, стояли десять молодых людей — пять юношей и пять девушек, все в военной форме талигского образца и вооруженные кто чем. Похоже, гоганы поняли термин «оруженосец» несколько буквально и заставили каждого взять в руки какое-нибудь оружие — арбалет, мушкет или алебарду.
— А вот эти прелестные создания, — Рокэ указал на группку девушек, — пришли поддержать молодежь?
— О нет, блистательный маршал! — воскликнул провожатый; его предоставили сразу по въезде в провинцию, и он говорил на талиг почти без акцента, только в минуты волнения сбиваясь на гоганский витиеватый стиль. — О нет! Неужели вы не знали? В Гальтаре девушки тоже служат в регулярной армии! Понимаете, у нас еще так мало жителей, а нужно, чтобы наши вооруженные силы сумели достойно выступить, если Его Величество потребует… Поэтому наши старейшины решили, что призывать будут всех, кто вошел в возраст, независимо от пола. Вы просили показать семнадцатилетних военных — все они перед вами.
Рокэ еще раз перевел взгляд на площадь. Регулярная армия Гальтары… впечатляла. Конечно, этот типаж был не совсем в его вкусе — но эстетике женского тела и красоте выдающихся форм он не мог не воздать должного уважения. Особого кроя военная форма не скрывала, а только подчеркивала все девичьи достоинства, и Рокэ невольно залюбовался. О, такой одалиске возлежать бы на подушках, в дальней, прохладной комнате гарема, под опахалом, вкушать шербет, помыкать евнухами, созерцать танцовщиц — а не бегать по поручениям.
Позади всех, в глубине площади, возле самого фонтана, он заметил еще одну фигурку — совсем юная девушка, по виду, младше прочих, в колете не по размеру, который мешком свисал с ее худых плеч, сгибалась под тяжестью слишком большого для нее мушкета. Она выглядела так чужеродно на фоне своих бравых, пышущих здоровьем сослуживиц, что Рокэ задался вопросом, не по ошибке ли она забрела на смотр.
— Кто это невинное дитя? — спросил он провожатого, указывая на девушку. — Чья-то младшая сестра?
— О, — провожатый присмотрелся. — Это сержант Агарис, наш штабной писарь. Негодна к строевой службе, — добавил он с горечью.
— Агарис? — удивился Рокэ.
— Да, понимаете, когда мы переехали в Талиг, всех обязали придумать себе фамилии. Многие семьи взяли фамилии по названию городов, где они раньше жили. Ее семья как раз родом из Агариса.
— Понятно. Как вы сказали, ее зовут?
— Сержант Агарис. Мэллит Агарис.
— Мэллит Агарис! — повторил Рокэ громко и произнес следом те слова, которые так часто каждый год слышал, которые нередко подсказывал другим шепотом, но которые сам во всеуслышание еще ни разу не говорил.
Толпа разразилась аплодисментами. Распорядитель забрал у Мэллит мушкет и, приобняв ее за плечи, подвел к ступеням, ведущим к двери в ратушу: проделать весь остальной путь до балкона, по мысли устроителей церемонии, она должна была в одиночестве. Девушка на мгновение замерла, тряхнула головой и решительно сделала шаг вперед. От ее фигуры повеяло вдруг глубокой стариной — наверное, эта древняя площадь повидала немало таких картин; наверное, именно так колебались и отбрасывали потом сомнения девственницы, которых в архаичные еще времена вводили в языческий храм.
— Недостойная сержант Агарис по распоряжению блистательного Первого маршала прибыла, — отрекомендовалась девушка, неуверенным жестом отдавая честь.
Рокэ поморщился.
— Сержант, — постарался сказать он как можно мягче. — В армии так не говорят. Соблаговолите выучить хотя бы «есть» и «так точно», если вы собираетесь служить у меня.
Девушка потупилась. Распорядитель, отдуваясь — похоже, сам он поднимался по лестнице бегом, — склонился над ее ухом и что-то зашептал. Забыла ход церемонии? Не помнит слова присяги? Неудивительно: тут саму себя немудрено забыть.
Остаток церемонии прошел гладко и, желая дать оруженосице возможность освоиться со своим статусом, Рокэ решил на вечер отпустить ее домой.
— Вы умеете ездить верхом, сержант? — спросил он.
Девушка кивнула.
— Тогда отправляемся завтра утром: пока что вы мне не понадобитесь. Идите попрощайтесь с родными, соберите вещи, а завтра я жду вас у городских ворот.
У него самого в Гальтаре на этот вечер было намечено еще одно дело.

Архивист, сухонький старичок с собранными в пучок редкими волосами, весь, от шапочки до загнутых носков башмаков, пропитанный вековой пылью, не стал задавать лишних вопросов, понимающе кивнул и вывалил перед Рокэ целый ворох древних свитков. То, что именитый военный заинтересовался изречениями мудрецов и старинными ритуалами, не вызвало у него никакого удивления. Он обещал провести изыскания в архиве и постараться найти к следующему визиту «блистательного маршала» еще что-нибудь полезное — и даже согласился отдать на время пару самых заинтересовавших Рокэ манускриптов, с условием, что тот будет обращаться с ними бережно и вернет в положенный срок в целости и сохранности.
— Как и нашу девочку, — вздохнув, добавил старичок. — Вы уж не обижайте ее. Она у нас такая хрупкая.
Рокэ хмыкнул и хотел было возмутиться, но архивист продолжал:
— Кстати, а кому будет служить сын Роха?
— Кто? — переспросил Рокэ: речь архивиста, так много работавшего с письменным словом, к счастью, была избавлена от типичных гоганских цветистостей, как и речь давешнего провожатого, но некоторые обороты все же сбивали с толку.
— О, простите. Я имел в виду вашего Повелителя Скал. Понимаете, мы немного следим за делами Тали… за делами столицы, я хотел сказать, — поправился старичок. — Особенно в таких важных вопросах. Древние поверья говорят, что тот, кому клянется в верности Повелитель уходящего круга незадолго до Излома, становится стержнем, вокруг которого развиваются события; фоном, на котором разворачивается история…
Рокэ похолодел и попытался припомнить, кто там собирался позаботиться о молодом Окделле. Люди Чести привыкли держаться вместе — если легенда не врет, то кто-то из них окажется новым столпом мироздания. Страшно представить мир, который крутится вокруг Штанцлера, Ги Ариго или Килеана. Впрочем…
— Вы заметите изменения не сразу, — объяснял тем временем архивист. — Подспудно, день за днем, сначала в мелочах, они будут все нарастать и достигнут апогея к Излому.
Впрочем, у Рокэ, кажется, еще есть время, чтобы решить проблему. По приезде в город обязательно нужно присмотреться к этому новоиспеченному счастливчику и, если понадобится, принять меры.

________________________________

Примечания

1. Песню из эпиграфа можно послушать здесь: www.youtube.com/watch?v=yEg4nntB4Sk. Если сериал выйдет, возможно, уже в первой серии хватит кадров, чтобы сделать на нее клип о Мэллит.
2. Элемент «деконструкции деконструкции» в этой части — отсылка к роману Дж. Хейер «Дьявол и паж» (за наводку спасибо tesley): милая юная рыжеволосая девушка, переодетая мальчиком, попадает на службу к кому надо — богатому и знатному красавцу с плохой репутацией.

Какие же мелкие изменения уже начали проявляться в мире? Читайте в следующей истории!
 

3. Карточная игра

3. Карточная игра

…на что им карты, на что все те труды,
которые они в сей игре употребляют;
можно в эту игру и без карт играть…
А. П. Сумароков

Осторожно! Тупой пошлый юмор!

— Алва, я хочу отыграться, — заявил Килеан.
Алва хмыкнул:
— Ну что же, пожалуйста, если вы не устали — мы играем уже часа три, — то я не против. Только игру выберу я сам.
— Конечно-конечно, — быстро согласился Килеан: он был готов на что угодно, лишь бы вернуть хотя бы половину проигранного.
— Очко, — предложил Алва.
Публика загудела; те, кто потрезвее, принялись пожимать плечами: что интересного в такой банальной игре, в которую играют в притонах самого низкого сорта? Те, кто уже успел набраться до определенной кондиции, одобрительно помычали и даже немного похлопали. Те, кто неплохо знали Алву, затаили дыхание в предвкушении.
— Очко? — удивился Килеан. — Как это? Я что-то слышал, но раньше не играл… Кажется, надо набрать двадцать одно?
— Сейчас я объясню правила, — пообещал Алва. — Но сперва…
Он поискал глазами своего оруженосца: девочка забилась в самый дальний угол и сидела там, бросая по сторонам испуганные, настороженные взгляды.
— Но сперва, — повторил Алва, — детям пора спать. Мэллит, отправляйтесь домой. Господа, я предлагаю отпустить оруженосцев. Генерал, как вы на это смотрите?
— Положительно, — заплетающимся языком пробормотал Рокслей, который обычно ходил в салон баронессы не столько играть в карты, сколько дегустировать редкие вина.
— Отлично, — сказал Алва. — Валентин, можно вас попросить проводить моего оруженосца — сержанта Агарис? Вы ведь представляете, где расположен мой особняк?
— Да, — ответил Валентин с нескрываемым облегчением: читать при мерцающем свете и в таком гаме было решительно невозможно, поэтому последние несколько часов он невероятно скучал. Он поднялся, засунул книгу за пазуху, подошел к креслу Мэллит, учтиво предложил ей руку, и они удалились. Публика помоложе проводила их взглядами, в которых мешались зависть и растерянность: посетители салона еще не успели как следует осознать смысл очередной выходки Первого маршала.
— Кстати, — встрепенулась Марианна, — оруженосцы! Ричард, будьте добры, принесите еще свечей и можете быть свободны. Ступайте в свою комнату, нечего вам тут пока обретаться, вам еще рано.
Ричард насупился, но сходил за свечами и внес в комнату несколько канделябров. Перед Алвой он шваркнул подсвечник на стол с таким видом, как будто с удовольствием метнул бы его тому в голову. К сожалению, накануне, зная, кто планирует появиться на ее приеме, Марианна строго запретила своему оруженосцу затевать ссоры и прямо приказала забыть о кровной мести до конца срока обучения. «Если бы я получила личное дворянство, — сказала тогда эрэа, — точнее, я имею в виду, если бы женщинам можно было иметь собственный герб, знаете, какую фразу я бы сделала своим девизом? Есть такая надорская, кажется, пословица: make love, not war. Считайте это своим кредо на ближайшие три года».
Убедившись, что ничья невинность теперь не пострадает, Алва объяснил наконец правила:
— Итак, очко. Играют два человека. Колода тасуется и раздается поровну. Игроки выкладывают на стол по одной карте и оценивают их достоинство: тот, чья карта младше, проигрывает раунд и должен засунуть обе карты себе в…
— Куда? — побледнев, сдавленным голосом спросил Килеан.
— Ну вы же слышали, как называется игра, — невозмутимо ответил Алва. — Себе в одно место. В задний проход, если угодно.
Марианна прижала обе руки ко рту и издала непонятный звук: человек несведущий мог бы предположить, что она потрясена — но давние ее приятели понимали, что правила игры не были для нее загадкой — возможно, она сама их разработала на пару с Алвой, — и поэтому она пытается сдержать смех.
— Я не согласен! — крикнул Килеан. — Это… это… что это за позорище? Что вы себе позволяете?!
— Напомню, что это вы, а не я, собирались отыграться. Вы были согласны на мои условия. Могу я продолжать? Так вот, затем игроки снова выкладывают по одной карте, и все повторяется до тех пор, пока колода не закончится. После этого считают, сколько карт собрал каждый, и тот, у кого их больше, считается проигравшим и теряет все деньги. Как видите, сжульничать здесь невозможно, особенно если колоду тасует незаинтересованное лицо. Все отдается на волю случая.
— Хорошо, — сдался Килеан. — Подайте новую колоду. Марианна, отвернитесь, пожалуйста.

Когда игра кончилась, выяснилось, что Алва снова подтвердил свою славу удачливого игрока, которому помогает сам Леворукий. Ему досталось всего четыре карты: тройка, семерка и два Сердца. Все остальные оказались у Килеана — незадачливый граф снова проиграл. К счастью, Алва не стал настаивать на строгом соблюдении правил и требовать, чтобы карты сворачивали трубочкой. Весь красный, Килеан вытащил сплюснутую колоду, швырнул ее на пол, натянул штаны и, не прощаясь, скрылся за дверью. Деньги остались лежать на столе.
— Отличная игра, — подвел итог вечеру Валме. — Надо будет повторить как-нибудь в тесной компании. И совместить с игрой на раздевание.

_________________________
Примечания

1. Алва излагает модифицированные правила известной карточной игры «Пьяница».

Что же было дальше? Возможно, когда-нибудь последует продолжение. Stay tuned!

@темы: Сокраловские истории, Воображаемый мир: ОЭ

---

"Райсовет": большой пересказ сюжета до конца

«Райсовет» — модерн-АУ про Валар, в котором наши герои живут примерно в конце 1950-х годов в маленьком приволжском городке. Из всех наших сюжетов по Толкину это мой самый любимый, самый драгоценный, самый развитой и самый масштабный — но, к сожалению, надо признать, что он, похоже, никогда не будет дописан. В виде связного текста есть самое начало и еще несколько зарисовок.

Все остальное — списки персонажей, сюжетные наметки, наброски и так далее — хранится в разрозненном виде на компах у меня и у С. Кралова. Я периодически думаю о том, что надо дописать, но понимаю, что нет, и снова оставляю эту мысль. И тут на днях я в постороннем обсуждении неосторожно оставила комментарий, который снова заставил все воспоминания всколыхнуться — и решила, что пусть связным художественным текстом я не запишу, то пусть хотя бы сюжет будет здесь в виде пересказа.

Нажимаем на картинку.

Что написано по вселенной "Райсовета":
- "Райсовет": начало — самое начало основного текста, Райсовет собирается и проводит примерно половину первого заседания; обрывается все еще на первом перерыве; дальше должно быть продолжение заседания и другие приключения, но увы
- Интермедии к "Райсовету" — три коротких интермедии, две их которых ("Сулимо разговаривает с элеватором" и "Гуяр везет тол") относятся к основному таймлайну, а еще одна ("Олег Лорин берет книги в библиотеке") происходит лет примерно через 10-15.
- "Драка у фонтана" — танкист Герман Косомот дерется с ВДВшником у фонтана
- "Узор пятый: Модерн-АУ, или Товарищи жильцы" — пред-Райсовет, действие происходит примерно в 1970-е, некоторые линии из этой зарисовки просочились в "Райсовет" без изменений (линия Мелькера вся), а некоторые изменились (так, Сулимо и Намов с семьями в это время живут не в том же городе, что Мелькер и инженер Пламенный — те в Ленинграде, Сулимо в Москве, а Намов в Горьком).

Список членов Райсовета с ФИО и профессиями:
Михаил Эльдарович Сулимо — летчик, работает в сельхозавиации
Варвара Эрнестовна Астрова — инженер, занимается проектированием осветительных приборов
Ульян Электронович Гуяр — капитан грузовой баржи
Алексей Иванович Махалов — рабочий на металлургическом заводе
Янина Игоревна Полурина — крестьянка, работает в принадлежащем городу совхозе
Илья Федорович Лорин — киномеханик
Елена Иннокентьевна Егорова — медсестра
Максим Федорович Намов — служащий ЗАГСа, чекист, работник органов госбезопасности (на начало текста лейтенант)
Вера Эдуардовна Вирская — работница ткацкой фабрики, знает стенографию
Нина Федоровна Хескель — библиотекарь
Роман Илларионович Тавров — зоотехник
Валентина Игоревна Молодова — студентка аграрного института
Анатолий Игнатьевич Асталенко — милиционер
Нелли Илларионовна Козлова — гимнастка
Борис Эльдарович Мелькер — инженер, работает в том же проекторском бюро, что и Астрова; артист, руководитель коллектива самодеятельности

Члены предыдущего созыва:
Макаров Макар Макарович
Мясова — —

Время и место
Энск расположен примерно там же, где в нашем мире находится Чкаловск. Действие начинается в сентябре 1957 года. (Каноничное же время действия первой части — Весна Арды).
Дальше некоторые герои разъезжаются по более большим городам.

Сюжет
Основная часть
Основной кусочек текста дописан до момента перерыва в первом заседании. На перерыве все немного знакомятся (читатель с героями тоже), возвращаются в зал и знакомятся более официально.
Все молоды, всем около двадцати - двадцати пяти (кто-то чуть младше или старше, но все так или иначе «военные дети»), все увлечены своим делом.
Обсудить ничего особенно важного они не успевают. Второе заседание, на следующей неделе, начинается с того, что милиционер Толик не только открывает дверь, как и в первый раз, но и проходит вместе со всеми в зал, и оказывается, что Макарова окончательно убрали из Райсовета, а Толика включили, то есть размышления Намова «четырнадцать или все-таки пятнадцать» разрешаются пока в пользу пятнадцати. Второе заседание проходит более плодотворно. Обсуждают разные вопросы, в том числе благоустройства района, например, Мелькер активно предлагает снизить потребление электроэнергии — скажем, можно было бы убрать часть фонарей с улиц. Работа райсовета идет своим чередом, и чем дальше, тем больше его члены начинают увлекаться не техническими и административными вопросами, а своей личной жизнью. При этом нельзя сказать, что они работают плохо, и всех надо исключить. Нет, пока все нормально. Но некий перевес наблюдается и к весне становится все более явным.

Дальше продумано не так подробно, поэтому я изложу канву по линиям. У большинства героев (пока?) короткие, маленькие линии, и есть две большие, которые и формируют основной сюжет.

Малые линии
Линия Лорина — Леночки
Сеансы в кино идут обычно вечером, а утренние часы весь кинотеатр в полном распоряжении киномеханика (предполагается, что он там работает, готовится). В какой-то момент Лорин начинает встречать Леночку после ночных смен, карауля ее у дверей больницы, и водить в кино, чтобы показать очередной фильм только для нее одной. Киномеханик запускает ленту, полумрак, пустой зрительный зал, женская фигура в кресле на первом ряду. Леночка засыпает в самом начале фильма и отсыпается после смены. Так происходит не один раз и входит у них в привычку.
В райсовете Лорин постоянно пытается завлечь коллег на сеанс, потому что считает, что кино — это лучшее, что придумано человечеством. В конце рабочего года ему это удается.
Леночка может поучаствовать в драматических событиях, если кто-то из коллег оказывается в больнице, но может и не поучаствовать, потому что все страшные моменты мы решили не включать в текст, а оставить их в виде ненаписанных альтернативных вбоквеллов.

Линия Махалова — Полуриной
Совхоз Полуриной периодически появляется в сюжете (см. ниже). Это именно совхоз, он административно относится к городу, поэтому Янину и выдвигают в райсовет. Председатель совхоза относится к Янине по-отечески: всячески наставляет ее, дает советы, опекает, а еще собирает ей еду в дни, когда она уходит на заседания райсовета, если она зарабатывается и забывает об этом сама. По этой ролевой модели, в какой-то момент Янина начинает опекать Махалова и подкармливать деревенскими продуктами: приносить ему молоко, яблоки и т.д.; в свою очередь, Махалов (он работает на заводе и умеет много чего делать руками, в том числе неплохо режет по дереву.) вырезает из куска дерева ее скульптурный портрет, думая про себя «Докатился!».

Линия Нелли —Толика
Нелли еще очень молода. Она гимнастка и делает спортивную карьеру, живет с родителями. У нее городская, несколько рафинированная семья. В райсовете она теснее всего дружит в Валечкой, самой близкой к ней по возрасту. Из-за соревнований Нелли периодически пропускает заседания (здесь мог бы быть драматический момент, но мы его опустим, см. выше). Коллизия линии связана со старшим поколением: когда у Нелли начинают зарождаться отношения с Толиком, ее родители против: да, милиционера знает весь район, он парень хороший, но не рано ли тебе, дочка? Отношение Нелли и ее родителей к этой области жизни контрастирует с отношением Валечки и ее (закадрового) семейства: у деревенской девушки, которая живет в общежитии, все проще.

Линия Намова — Веры
Вера работает формально работает на ткацкой фабрике, но она, так сказать, не синий, а белый воротничок — служит при секретариате. Хотя она и начинала карьеру с рабочей профессии, но научилась машинописи, прошла курсы стенографии — усердную девушку заметили и перевели в контору. Намов — самый серьезный и ответственный член райсовета. По долгу службы он все обо всех знает (кто где работает, кто откуда родом, у кого какая семья, кто в чем замечен; и поэтому он иногда работает резонером и поясняет читателям, то есть зрителям, что к чему). Фактически, его направили в райсовет послеживать за тем, что там вообще происходит, и корректировать работу, если надо. Если что-то идет хоть немного не так, и о работе райсовета у начальства появляются замечания (а они появляются, когда участники начинают все больше отвлекаться на личную жизнь), Намова вызывают на ковер. Однако и наш суровый чекист в конце концов поддается общему настрою: в один прекрасный день Вера, как обычно, ведет стенограмму заседания, и Намов с удивлением и недоумением отмечает, что не следит за ходом обсуждений, а только смотрит, как ее рука пишет.
Еще у Намова имеется ручка, которая стреляет, и еще какое-то оружие, которое он ни перед кем не светит.
Линия Намова продолжается после окончания основной части «Райсовета», он делает карьеру, но его личная жизнь несколько засекречена.

Линии Нины Федоровны
Нина Федоровна чуть старше других женщин райсовета. Ее жизнь проходит в основном в области духовного: она любит чтение (и поэтому ее профессия прекрасно подходит ей, как и всем остальным) и особенно морально-нравственные аспекты классической русской и французской литературы. Она немного сильнее других погружена в свой внутренний мир и поэтому скромна и задумчива — но неизменно приветлива. Где-то зимой, в середине первого рабочего года райсовета, ей начинают сниться кошмары с участием разных ее коллег, с каждым видятся какие-то свои ужасы и неприятности. После большой развязки первой весной кошмары прекращаются.

Линия Гуяра
Ульян Гуяр возит по Волге всевозможные грузы. Своей странной фамилией («Гу-яр, не Гяур, а Гуяр») он обязан детскому дому, куда попал ребенком во время войны. Настоящей фамилии он не знал или не помнил, и воспитатели, взяв из своих фамилии по первому слогу (скажем, Гусев и Ярославов), придумали ему эту. Гуяр — модник и франт, всегда одет с иголочки и имеет с собой специальную щеточку для расчесывания усов. Пользуется успехом у женщин и довольно легкомысленно относится к отношениям, так что в каждом приволжском городе завел по девушке (и даже, можно сказать, по семье). Мы знаем по крайней мере четыре семьи, где его считают своим (см. ниже). Гуяр любит щегольнуть тем, что он капитан, не уточняя, капитан чего, не испытывает по этому поводу угрызений совести, и это отличает его от Сулимо. При этом он хороший работник и нормальный человек, отлично умеет разгонять драки в порту / на барже, и его зовут, когда что-то такое намечается. Никакой драмы в его жизни не происходит, а в райсовете он проявляет серьезность при обсуждении насущных дел и может разрядить обстановку шуткой к месту.

Большие линии
Линия Валечки (Валечки — Романа) и райкома партии
Еще в день первого заседания, когда наступает вечер, под окнами райсовета раздаются звуки гитары. Молодежь, собравшаяся в садике, шумит и мешает заседанию. Их пытаются урезонить, они не останавливаются, мало того, начинают выкликать Валечку: «Валя, давай к нам! Эй, отпустите Валю погулять! Хватит уже заседать!» В конце концов в окно выглядывает рассерженный Намов и обнаруживает, что настырный гитарист — не кто иной, как знаменитый Валера Иволгин, городской активист. «Иволгин, не позорьтесь, вы же комсомолец!» На это Иволгин отвечает, что уже не комсомолец, уже член партии, секретарь райкома, почти что коллега, и что на следующих выходных они придут знакомиться. Заседание после этого как-то само собой сворачивается, Валечка радостно вливается в компанию молодежи, и все они в обнимку уходят в темноту вечерних улиц.
На следующем заседании партийная ячейка, действительно, приходит знакомиться. Она состоит из двух человек: это уже известный нам Валера Иволгин, который делает карьеру по административной линии (сначала по комсомольской) и имеет амбициозные планы, и Фекла Косомот — женщина средних лет, простая, как доска, родом из деревни. Роман немного знает ее и вспоминает, что, еще когда она жила в деревне, повсюду ходили слухи о ее, скажем так, любвеобильности. Интересно, что сейчас, в тайне для всех, Косомот состоит в определенных отношениях с Мелькером: «Я всю вашу партию имел, — заявляет иногда он и добавляет про себя: — в лице Косомот». Косомот представляется ему удачной кандидатурой, чтобы за ее счет добиваться каких-то карьерных или иных благ.
Райком партии, кажется, не представляет опасности для райсовета, разве что энтузиазм Иволгина зашкаливает, и он пытается навязать какие-то совместные проекты… поэтому райсовет отвлекается на него, и дела немного стопорятся. Да, он утомляет; да, Роман уже чуть-чуть ревнует — но в целом все довольно нейтрально.
Но ничто не вечно. Примерно в середине зимы райком издает стенгазету (конечно, по очередной инициативе Валеры), где допускает глупую и очень неприличную опечатку в заголовке самой большой статьи. Газета украшает стену районного клуба, поэтому ее успевает увидеть большое количество публики, в том числе, конечно, Мелькер, который со своим ансамблем в том клубе как раз выступал. Самое неприятное для райсовета в том, что в статье и в заголовке речь идет о совхозе, где работает Янина. Мелькер громогласно зубоскалит, призывает всех почитать газету, кто еще не видел, отпускает шуточки, при всех обращается к Янине… В итоге Иволгина вызывают на разбирательство, и его партячейку распускают. Валера и Косомот отправлены на работу в другие места (Косомот за кадром уходит в декрет), а в райком приходят новые члены, которые уже не горят энтузиазмом взаимодействовать с райсоветом — и две организации занимаются каждая своими делами. После падения партячейки оставшиеся в городе поклонники Валечки вздыхают свободнее — и, конечно, ситуацией в конце концов воспользуется Роман. Мелькер переключает все свое обаяние на завоевание Астровой.

Линия Мелькера — Сулимо — Астровой и основная линия сюжета
Мелькер родился в 1927 году в Одессе. Его отец был военным летчиком и часто отлучался; официально они с мадам Мелькер не были расписаны, и Боря сразу при рождении получил фамилию матери. Когда Боре был год, отец ушел из семьи. Поначалу от него приходили письма и алименты, потом только алименты. Когда наступил 1937 год, алименты перестали приходить. «Все понятно», — сказала тогда мадам Мелькер. В начале войны они с сыном уехали в эвакуацию к ее двоюродной сестре, в город Энск, и так там и остались. Мелькер немного, но старше остальных членов райсовета, и он единственный, кто хоть чуть-чуть оказался связан с фронтом: когда Мелькеру исполнилось 18 лет, его призвали в армию. Новобранцев погрузили в поезда и повезли на Дальний восток. Когда они прибыли на границу, оказалось, что война как раз закончилась; так Мелькер не провоевал ни дня. На момент основного действия Мелькер живет c матерью — тетя переехала в Ленинград.
Эльдар Сулимо, действительно, погиб в 37 году, но совсем не так, как — вполне логично — предположила мадам Мелькер. Его как военного летчика отправили на гражданскую войну в Испанию, где его самолет сбили. У него осталась семья: вскоре после отъезда из Одессы красавчик грузин познакомился с очередной девушкой, женился на ней, и у них родился сын. Мишу Сулимо после летного училища судьба тоже занесла в Энск, где он и работает на момент основного действия в сельхозавиации. Летает на классическом Ан-2, «кукурузнике», опыляет поля химикатами и немного стесняется своей незамысловатой должности.
Кстати, у Сулимо есть второй пилот по фамилии Петров, у которого в жизни вообще отсутствуют какие бы то ни было сомнения и тревоги. Ему чужда любая рефлексия, он с удовольствием летает, с удовольствием отдыхает, любит самую прекрасную девушку на свете и полностью доволен собой.
Так вот, в свою очередь увлекшись соратницей по райсовету, Сулимо не спешит ей признаваться, где именно он работает. Немного стихов, немного нежности, чуток романтики — в конце концов, у нас лирическая кинокомедия. После знаменитого «разговора с элеватором», когда его застает Полурина, правда, конечно, выплывает наружу, но… никакой катастрофы не происходит.
Еще в самом начале у Мелькера и Сулимо зарождается подозрение, что они братья (Намов знает об этом определенно, но Намов никому не скажет). Они пытаются поддерживать товарищеские отношения, однажды Сулимо приглашает всех райсоветовцев в гости, Мелькер тоже приходит. Семейная фотография на стене, знакомое Мелькеру лицо (сам Мелькер скорее похож на маму, а Сулимо на отца), следует разоблачение и воссоединение братьев. Сулимо скорее рад обрести брата — единственный ребенок в семье, он часто об этом мечтал; Мелькер же скорее расстроен, разочарован, обижен и зол — получается, что этот Сулимо, который так подло обошел его во время выборов председателя (Мелькер не напоминает себе, как сам отнекивался), действительно оказывается тем, кто отобрал у него отца. Впрочем, пока все занимаются делами райсовета и параллельно строят личную жизнь, Мелькер ведет себя очень нейтрально. Он носится со своей идеей вечного двигателя, руководит ансамблем и в прежней манере действует всем на нервы, старается занять такую позицию, чтобы самому работать поменьше и поглядеть, как работают другие («окапывали вишни, Борис сказал: Я лишний») но реального вреда от него нет. Однако после падения партячейки он грубо рвет с Косомот, которая перестает быть ему нужна, и начинает подбивать клинья к Астровой. Не то чтобы ему улыбается удача, но он упорствует. Здесь и настоящая увлеченность, тем более что они с Варварой работают в одном заведении (и она раньше других услышала о его гениальном проекте вечного двигателя), и самомнение (он же великий артист, все женщины у его ног), и желание перейти дорогу новообретенному родственничку.
Вступает в свои права весна. Дел все меньше, личной жизни все больше. Наступает конец мая — начало июня, работать никому не хочется. Все собираются на очередное заседание, жарко, светит солнце. «Так что же делать-то будем, товарищи?» — спрашивает кто-то. «Сады сажать!» — припечатывает Лорин. Решение быстро заносят в протокол заседание, продлившееся всего пятнадцать минут, заканчивается, и компания вываливается на улицу. в обнимку, разбившись по парочкам, они идут под сенью цветущих деревьев. Мелькер, который, как всегда, опоздал и не попал на это самое короткое заседание, стоит в тени, опершись спиной о фонарь, провожает соратников долгим, обиженным, разочарованным взглядом и нервно курит, бросая на землю одну сигарету за другой.
На этом основной фильм заканчивается.

В эпилоге/послесловии мы узнаем, что тем же вечером Мелькер с горя напился, буянил, разбил один фонарь и погнул другой, был задержан Толиком и посажен на пятнадцать суток. Когда он вышел, начальство устроило ему большой скандал, и его карьере пришел конец: его выгнали из ансамбля, уволили из его организации, исключили из райсовета. Райсовет ушел на летние каникулы и следующей осенью вернулся к работе уже в составе четырнадцати человек. Второй год обещал быть более спокойным.

«Мостик» ко второй части
Двухгодичный созыв райсовета закончил службу, его члены возвращаются к обычной жизни, в райсовет приходит новая смена, за которой мы следить уже не будем. Все (кроме Гуяра, Нины Федоровны и Мелькера) переженились, планируются дети.
Сулимо вызывает к себе высокий партийный руководитель, товарищ Богоявленский. Райсовет показал отличные результаты. Михаилу, как его председателю предлагают делать партийно-административную карьеру — собственно, его ждет то место и то продвижение по службе, которое, не случись эксцесса с газетой, предназначалось для Валеры Иволгина. Сулимо отнекивается: он не хочет бросать любимую работу, куда же без полетов — а полеты уже точно будут для него закрыты, совмещать невозможно; он не такой уж хороший руководитель, бросьте. его уговаривают, он соглашается. Карьера идет в гору, наконец при очередном повышении его приглашают работать в Москву, и он с семьей (уже есть несколько детей) переезжает.
У Намова тоже развивается карьера: его переводят в Горький. Другие остаются в Энске или рядом (например, Роман с Валей переезжают в соседний колхоз).
Мелькер на какое-то время залег на дно и затем переехал к тетушке в Ленинград, где то работал честно, то перебивался сомнительными и не всегда законными заработками. За ним, как ни странно, последовал член его ансамбля, молодой заводской рабочий Гоша (Георгий Алексеевич) Саурский. Дальше мы немного потеряли их из виду, пока не оказалось, что Мелькер задействовал какие-то семейные связи и перебрался в Израиль, причем Гоша умудрился уехать туда еще раньше и все подготовить. Перед самым отъездом Мелькер, сам не зная зачем — видимо, чтобы сделать напоследок пакость соседям, — вывернул в коридоре своей коммунальной квартире лампочки и сунул их в карман. Приехав в аэропорт, он обнаружил, что сумка со всеми деньгами и ценностями, которые он с таким трудом собрал и которые намеревался так или иначе перетащить через границу, осталась в машине его тогдашней пассии, которая его подвозила. Он бросился к выходу, искать ее, но дамы уже и след простыл. С горькой усмешкой Мелькер вытащил из кармана лампочку и выложил ее перед таможенником, который пожал плечами и без возражений пропустил его.

Вторая часть («Дети Райсовета»)
Вторая часть, о приключениях поколения-некст, разработана гораздо меньше. Это скорее отдельные зарисовки, обрывки сюжетных линий, чем полноценный сценарий фильма. Действие происходит уже в девяностые годы. Приведу список детей с их фрагментами историй.

Дети Михаила Сулимо и Варвары Астровой (фамилию не меняла):
— Эдуард Михайлович. Служит в кремлевском полку. Был одним из кавалеров Арины Тавровой. Поддерживал родителей в трудные годы.
— Ирина Михайловна. Коллега Арины Тавровой. Долго жила вместе с родителями и помогала им. По слухам, вышла замуж за Дмитрия Намова, но информация об этом засекречена.

Дети Алексея и Янины Махаловых:
— Кирилл Алексеевич. Сначала инженер, затем бизнесмен. Во время вложения ваучеров приобрел в собственность завод. Нашел себе партнера — Григория (Гришу) Червослова, и «крышу» — авторитета по кличке «Урюк». Позже Гриша подставил Кирилла и вывел его из бизнеса, Кириллу пришлось устраиваться в агентство Олега Лорина.
— Родион Алексеевич. Небогатый ветеринар. Никуда не лез, поэтому не имел проблем в девяностые. Одно время укрывал у себя брата.

Дети Романа и Валентины Тавровых:
— Александр Романович. Брат-близнец Павла Романовича. В девяностые годы уехал с братом Павлом заниматься бизнесом в Южную Корею.
— Павел Романович. Брат-близнец Александра, см. выше.
— Арина Романовна. Первая красавица Энска, коллега Ирины Сулимо. Долго не могла разобраться в своих кавалерах.
— Тимур Романович. Коллега своей сестры и Ирины. Болезненно ревновал Арину ко всем ее кавалерам и пытался всячески их отвадить.
— Наталья Романовна. В какой-то своей жизни момент работала манекенщицей, представляла на показах мод одежду ярких цветов.

Ребенок Максима и Веры Намовых:
— Дмитрий Намов. Личность засекречена; возможно, муж Ирины Сулимо.

Дети Ильи и Елены Лориных:
— Олег Ильич. Изначально работал в библиотеке, в девяностые основал центр психологической помощи «Учим жить».
— Мила Ильинична. Работала в Аграрном Институте, вышла замуж за мужчину, который ее значительно младше.

Дети Ульяна Гуяра:
— Осип Иванович Прибой, сын из Энска,
— Омар, сын из Казани,
— безымянный сын из Самары,
— Ульяна Ульяновна, дочка из Ульяновска.

Ребенок Анатолия и Нелли Асталенко:
— Тимофей Анатолиевич. Поздний ребенок, зачат, когда мать ушла из спорта. Пошел по стопам отца в милицию, работал в милиции и дружил с Игорем Валерьевичем Иволгиным.

Ребенок Бориса Мелькера и Феклы Косомот:
— Герман Борисович Косомот. Служил в танковых войсках, потом попал в плохую компанию, подрался с десантником, чуть не сел, изменил свою жизнь.

В ходе истории все сначала немного рушится, потом чуть-чуть налаживается: завод Махалова закрывается, он делает заказы в частной мастерской; потом опять открывается; Сулимо не готов оставаться в большой политике; а вот Иволгин снова появляется на арене как лидер какого-то общественно-политического движения (комсомольские вожаки не пропадут) и все же занимает свою, давно предназначенную ему нишу; Нелли становится тренером и т.д.

Мелькер тем временем занимается своим маленьким бизнесом, связанным с покупкой, продажей, арендой земельных участков; живет он все так же в Израиле. Однажды, когда он уже совсем немолод, ему подворачивается выгодное дело в Италии, и он решает лететь туда сам. Гоша Саурский отговаривает его: «Борис Эльдарович, вы бы побереглись», — но Мелькер непреклонен. Самолет прилетает в Турин, Мелькер делает первый шаг с трапа и падает замертво — мгновенная остановка сердца. Из посольства звонят почему-то не Гоше, а ближайшему известному кровному родственнику — Михаилу Сулимо.

Конец.

К «Райсовету» также есть саундрек (он весьма очевидный, но все же):
Лорин и Леночка: www.youtube.com/watch?v=lJ-dy9YlTMY
Валечка (но было не так!): www.youtube.com/watch?v=e2NME27jJjE
Вера: www.youtube.com/watch?v=yHx6lEPRx3E
Гуяр (обхаживает очередную пассию, чуть приукрашивает): www.youtube.com/watch?v=S0yl8Iryqxw
Миша Сулимо (немного анахронизм): www.youtube.com/watch?v=TI87K4E_eZE
Эльдар Сулимо (гражданская война в Испании): www.youtube.com/watch?v=Fko5fYIBJFU
Второй пилот Петров (точнее, его девушка; вы только послушайте это бельканто!): www.youtube.com/watch?v=MXHsLlhCzKE
Алексей Махалов: www.youtube.com/watch?v=AszBZsqqMks
Кирилл Махалов в молодости (эх, эх, его бы энтузиазм да в мирных целях): www.youtube.com/watch?v=GuAN-gXmGbo

@темы: Сокраловские истории, Воображаемый мир: Арда

---

"Таможенная проверка" - фанфик по ОЭ

С. Кралов решил, что больше ничего не хочет публиковать у себя в дневнике, потому что его не устраивает то, что происходит с Дайри. Поэтому я опубликую его фанфик у себя, а он готов отвечать в комментариях!

Название: Таможенная проверка
Автор: С. Кралов
Бета: Б.Сокрова
Размер: мини (около 1800 слов)
Рейтинг: G
Тип: джен
Жанр: юмор, скрытая сатира
Герои: Ойген Райнштайнер, Робер Эпинэ, ОМП
Аннотация: Райнштайнер участвует в таможенной проверке замка Эпинэ
Предупреждения: AU, возможно/частично OOC
Примечания: 1. Фанфик относится к реальности «Коммерция-AU», к этой же альтернативной вселенной принадлежат тексты «Повелитель мергеля» и «Маршалы на заказ». 2. Больше примечаний см. в конце текста.

Таможенная проверка

Посвящается СТКПВТ, ОРО и, в первую очередь, ОИБ и ТЗИ.

В полдень от здания Эпинэйской таможни отъехала четырехместная карета, запряженная тройкой лошадей. В карете разместились Ойген Райнштайнер и три таможенных служащих: Серж Реюр, Венцель Демсон и Кристиан Гимпель.
Ойген бегло изучил взглядом своих попутчиков. Реюр, высокий и худой брюнет лет сорока на вид, руководитель таможенной проверки замка Эпинэ, сидел справа от Райнштайнера. Лицо его источало уверенность в себе с оттенком превосходства над окружающими, а форменный колет — тонкий запах туалетной воды.
На противоположном сиденье от Реюра расположился Венцель Демсон, широкоплечий мужчина среднего роста и возраста, атлетического телосложения. Голова его была почти полностью лишена растительности, редкие сохранившиеся участки волос на висках и на затылке сострижены под ноль. Ойгену его представили как лучшего специалиста по правонарушениям в таможенной сфере.
Напротив Райнштайнера разместился Кристиан Гимпель, рыжеволосый юноша небольшого роста, обладатель нежных, почти девичьих черт лица. «Совсем молодой. С виду и не скажешь, что таможенник. Куда больше похож на кадета», — отметил про себя Ойген. Гимпель служил в черном кабинете при таможне Эпинэ.
Райнштайнер слышал о черных кабинетах, но плохо представлял себе их работу. Ему было известно только, что занимаются они шифровкой и расшифровкой писем, а, следовательно, хранением государственных секретов. Его Высокопреосвященство носился с идеей черных кабинетов уже несколько лет. По мысли кардинала, такой отдел должен быть организован в каждом государственном учреждении. Но пока черные кабинеты появились только при посольствах, таможнях и почтовых станциях.
Первые несколько мгновений от начала поездки прошли в тишине. Затем Венцель Демсон вздохнул и нарушил молчание:
— Серж, введи нас в курс дела. Куда едем, зачем?
В ответ Реюр быстро проговорил:
— Едем к учВЭДу. Проверим его ДТ и КП. Возможно, заведем дело об АП. Завтра доложим о результатах ПЗНТ.
В ответ Гимпель и Демсон согласно закивали, им все было понятно. А вот от Ойгена смысл сказанного совершенно ускользнул.
Опять повисла тишина. Райнштайнер посмотрел в окно. Поскольку он сидел спиной по ходу движения, он увидел следующий за каретой на лошадях драгунский отряд. Солдат отправили с таможенниками на всякий случай: мало ли, придется обезвреживать изменника и махинатора Эпинэ.
Между тем Кристиан Гимпель достал из-за спины и поставил себе на колени небольшой тканевый узелок и развязал его:
— Коллеги, угощайтесь, если хотите.
— А что там у тебя? — осведомился Реюр.
— Мед. В сотах.
— Откуда?
— У нас же начальник раньше был пчеловодом. У него и пасека осталась. Каждый рабочий день начинается с шадди и меда...
— Погоди, — встрепенулся Демсон. — какой пчеловод? У вас же там начальником служил парень молодой, такой здоровяк.
— Он и сейчас служит. Но он не начальник. И никогда им не был.
— Как не был? Мы все вопросы по вашей части решали через него.
— Он имел право подписывать документы. Но служил он в том же чине, что и я, должность начальника была вакантна.
— Как у вас все сложно в черном кабинете!
— И не говорите! В этом году наше подразделение было фактически создано с нуля, потому что все предшественники уволились. Сначала работал вообще только один парень, тот, кого вы знаете. Потом взяли меня и моего сверстника, Мартина Шмидта. А меньше месяца назад пришел бывший пчеловод
— Теперь все понятно.
— Кстати, наш Мартин уже подумывает увольняться.
— А что так? — поинтересовался Серж Реюр, который до того момента тяжело вздыхал чуть ли не после каждой фразы Кристиана. По всей видимости, в его подразделении дела обстояли не лучше.
— Не его дело. Я-то сын офицера, мне служба в таможне более-менее близка. А у Мартина отец — купец. Довольно состоятельный, кстати говоря.
— Да, дела... Может, и мне пора уходить... — задумался Демсон. — Займусь коммерцией, я ведь много лет в таможне, в этих делах разбираюсь.
— Только не вздумай подавать рапорт на этой неделе, Венцель, — предостерег коллегу Серж. — Мы должны закончить дело Эпинэ и отчитаться. Если ты уйдешь, нам придется кучу бумажек переделывать.
— Я знаю, знаю. Я пока не ухожу. Я так, мечтаю.
— Ну смотри...
Таможенники переглянулись и переключились на мед: стали отщипывать от сот мелкие кусочки, класть в рот, сплевывать жеваный воск в окно. Кристиан пригласил к трапезе Райнштайнера, и Ойген не отказался от угощения.

* * *

Дело, финалом которого стала таможенная проверка замка Эпинэ, свалилось на Райнштайнера совершенно неожиданно. Неделю назад Ойгена вызвали к начальству, где ему изложили следующие факты: совсем недавно в Талиг вернулся эмигрант и государственный преступник Робер Эпинэ. А спустя несколько дней у трактирщиков провинции Эпинэ появился новый поставщик соли, и соль он поставлял в больших количествах. В итоге выстраивался следующий логический ряд: Эпинэ — политически неблагонадежен и склонен к совершению преступлений; Эпинэ прибыл из Алата; основная экспортная статья Алата — соль; следовательно, Эпинэ прибыл не только потому, что скончался его дед, он незаконно, без уплаты пошлин, перевез через границу партию соли и теперь приступил к ее реализации.
Возникал вопрос, как Эпинэ миновал таможню. Возможно, он просто спрятал товар — тогда таможенники на посту у алатского тракта не соответствуют занимаемым должностям. Возможно, Эпинэ подкупил таможенников, тогда преступники должны быть наказаны. Возможно, случилось что-то еще. Райнштайнеру поручили съездить на таможенный пост и прояснить ситуацию.
Ойген прибыл на пост через три дня после разговора с начальством. Там его встретил теньент таможенной службы, невзрачный, щуплый, тихий молодой человек. Из его зеленого форменного колета кое-где торчали нитки. Глаза теньента отдавали краснотой, а под глазами наметились темные мешки.
Райнштайнер сразу приступил к делу и спросил теньента, где от находился в ту ночь, когда, по расчетам начальства, Робер Эпинэ пересек границу.
— Я был дома, — с готовностью ответил теньент.
— Почему? — насторожился Ойген — Насколько мне известно, пост должен работать круглосуточно. Купцы могут проехать в любой момент.
— Верно. Но у меня закончились свечи. Я не мог работать в темноте. Утром я получил новую пачку свечей на складе Эпинэйской таможни и...
— Это меня не волнует. Лучше расскажите, как вы позаботились о том, чтобы никто не въехал в Талиг без вашей проверки ночью?
— Закрыл здание поста на ключ. А дорогу перекрыл шлагбаумом.
— Но ваши меры не сработали! Я же видел ваш шлагбаум, он переломан пополам и стянут веревкой. Значит, кто-то в ту самую ночь прорвался через границу! Поздравляю, теньент, из-за вас границу пересек преступник. Вас уволят за преступную халатность!
— Меня уволить невозможно, — грустно усмехнулся теньент.
— Это еще почему?
— Потому что я единственный таможенник на посту!
— Неправда, я буквально вчера читал документы в Эпинэйской таможне. Я знаю, что по штату у вас целых семь человек.
— Во-первых, таможенников только пять, кучер и дворник не в счет.
— Ну допустим.
— Во-вторых, документы составлялись, кажется, пару месяцев назад. За это время все резко поменялось. Начальник поста, полковник, недавно вышел в отставку. Заместитель начальника, майор, вскоре после этого уволился и ушел в коммерцию.
— А где еще два капитана?
— Один проворовался. Он под следствием, по штату числится, но от работы отстранен. А другой серьезно заболел. Не знаю, когда он сможет выйти на службу. Господин Райнштайнер, отпустите меня, мне работать надо. Вон смотрите, сколько телег перед шлагбаумом скопилось, все надо проверить.
— Ладно, ступайте. Но помните: мы с вами еще не закончили!
После допроса теньента стало очевидно, что Робер Эпинэ пересек границу незаконно, проскочив через оставленный без присмотра таможенный пост. Однако прямых доказательств того, что новоявленный герцог занимался незаконной коммерческой деятельностью, пока получить не удалось. С целью окончательно прояснить эти обстоятельства дела, было принято решение организовать выездную таможенную проверку замка Эпинэ.

* * *

Когда карета прибыла к замку Эпинэ, Серж Реюр велел попутчикам пока оставаться на местах, а сам в сопровождении драгун вошел в главные ворота. Отсутствовал он совсем не долго, однако за это время Райнштайнер заметил, что солдаты успели перекрыть все выходы из замка.
Реюр вернулся с легкой улыбкой на губах, жестом пригласил коллег покинуть карету, и, кода они встали рядом с ним, объявил:
— Работаем по стандартной схеме. Венцель, проверишь все погреба. Если найдешь хоть один бочонок соли, составляй акт, не мне тебя учить. Кристиан, мы с тобой пойдем в кабинет герцога, обыщем рабочий стол, просмотрим все его документы.
— Документы — моя профессия, — улыбнулся Гимпель.
— Мне для обыска нужны понятые, — сказал Демсон.
— Нет проблем. Господа Мараны любезно согласились оказать нам эту услугу. Господин Райнштайнер, вам как-нибудь помочь? Что-нибудь подсказать?
— У меня приказ допросить самого Робера Эпинэ. — ответил Ойген. — Где его найти, если он еще не сбежал?
— Он сейчас в главном зале. Только я вас должен предупредить: когда мы закончим проверку, нам герцог тоже понадобится.
— Я все понимаю. У вас свои задачи, у меня — свои. Я думаю, что вы мне совсем не помешаете, если немного отвлечете внимание Эпинэ на себя.
— Отлично. Раз больше ни у кого вопросов нет, начинаем.
Проверяющие быстро рассредоточились по замку. Райнштайнер сразу отыскал Робера Эпинэ и приступил к допросу, который больше напоминал светскую беседу. Ойген пытался выжать из Эпинэ правду, что тот проник на территорию Талига под покровом ночи, когда не работал таможенный пост. Новоиспеченный герцог в ответ пытался сбить собеседника с толку какими-то сказками: рассказывал о мистических сущностях, якобы переместивших его через границу.
Допрос был прерван появлением в зале трех таможенников. Райнштайнер обрадовался возможности отвлечься от разговора и обдумать, как еще надавить на строптивого собеседника. Он кивнул Реюру и отошел в сторону.
— Господин Эпинэ, — заговорил Серж, — в ходе проверки в вашем кабинете обнаружено три контракта на поставку соли крупнейшим трактирам Эпинэ, а в вашем погребе — пять бочонков соли, готовых к отправке. Таким образом, у нас есть неопровержимые доказательства того, что вы незаконно, без оформления уплаты таможенных пошлин ввезли на территорию Талига с целью дальнейшей реализации партию стратегически важного товара. По закону вы обязаны возместить ущерб государству: уплатить все таможенные сборы и штраф. Настоятельно советую не затягивать с оплатой. Здесь все материалы, ознакомьтесь.
Эпинэ принял из рук таможенника бумаги, быстро просмотрел их, отступил назад, упал в кресло и опустил голову.
— Господин Райнштайнер, — продолжал Реюр, — во время обыска мы случайно нашли то, что заинтересует вас. Нам эта тема не так важна, по своей части мы уже все доказали. Кристиан, твой выход.
— Тут у камина среди мусора на растопку лежал черновик письма, — начал Гимпель. — Господин Эпинэ, видимо, недавно писал своему другу. Вот, послушайте...
— Это частная переписка! Вы не имеете права! — забеспокоился Эпинэ.
— Кристиан служит в черном кабинете. Он не то что имеет право, он обязан знакомиться с корреспонденцией, — парировал Демсон.
— «Дорогой Альдо! — прочитал Гимпель. — Перед отъездом из Алата я подумал, что денег, которые нам выделили гоганы для организации восстания, недостаточно. Поэтому я закупил довольно много соли. Думаю, что смогу все реализовать ее по спекулятивным ценам в родном Эпинэ». Дальше чернильная клякса, не могу разобрать.
— И не нужно. Самое главное уже сказано, — подытожил Демсон.
— Да, вот это уже действительно серьезно! — голос Ойгена немного дрожал, он не ожидал такого поворота.
Эпинэ замер, вцепившись в подлокотники кресла, и переводил взгляд вытаращенных глаз то на Райнштайнера, то на таможенников. Бумаги, которые он положил себе на колени, соскользнули на пол.
Реюр же абсолютно ровным тоном обратился к коллегам:
— Так, ребята, собираемся. Задача выполнена, а наш рабочий день подходит к концу. Когда мы вернемся в город, он закончится, и мы спокойно пойдем по домам. Перерабатывать смысла нет, потому что жалования нам за это не повысят.
Венцель Демсон и Кристиан Гимпель попрощались с Эпинэ и Райнштайнером, поклонились им и двинулись к выходу из зала.
— А вы не поедете с нами, господин Райнштайнер? — спросил Реюр.
— Нет, — Ойген покачал головой. — В свете открывшихся фактов у меня появилось гораздо больше вопросов к господину Эпинэ. Но вы езжайте, езжайте, это уже не ваш профиль. Только драгун не отзывайте. Они мне могут понадобиться.
— Тогда до свидания! Черновик письма я оставил здесь, на каминном столике.
С этими словами Серж Реюр удалился, насвистывая песенку.

Примечания:
1. Сюжет основан на личном опыте работы автора в таможне, а также на двух вырванных из контекста каноничных цитатах:
— «Таможенник произнес несколько коротких, странно звучащих фраз» («Красное на красном»);
— «Таможенные посты и драгунские разъезды проявили беспечность» («Лик Победы»).
2. В тексте обыгрываются современные реалии таможенной службы в России, а именно:
— описанная Кристианом Гимпелем и теньентом высокая текучесть кадров на таможенных постах и в информационно-технических подразделениях;
— остановка работы таможенного поста в случае отключения электричества (теньент не смог работать вечером, когда у него закончились свечи);
— обыски с привлечением информационно-технических специалистов, организованные подразделениями правоохранительного блока таможни.
3. Профессиональный жаргон таможенников полон аббревиатур и сокращений. Ключ для расшифровки непонятных фраз Сержа Реюра:
— учВЭД (участник внешнеэкономической деятельности) — фирма, занимающаяся международной торговлей, а также ее представитель;
— ДТ — декларация на товары;
— КП — коммерческое предложение;
— АП — административное правонарушение;
— ПЗНТ — первый заместитель начальника таможни.
4. Черные кабинеты, предшественники современных подразделений информационной безопасности, были впервые учреждены во Франции кардиналом Ришелье в составе государственной почтовой системы.
5. То, что соль является главной экспортной статьей Алата, следует из самого названия страны. Αλάτι (alati) переводится с греческого как «соль».

@темы: Сокраловские истории, Воображаемый мир: ОЭ

---

Невероятное совпадение

Ученик из Мурманска, с которым мы занимаемся по Скайпу, приехал на месяц в Питер, и его семья сняла квартиру на моей станции метро... на моей улице... в моем доме! Правда, в соседней парадной. Таких совпадений просто не бывает!
Предложила его маме сделать очное занятие.

@темы: Мои ученики, Реальный мир

---

"Деконструкция деконструкии (дуэль)" - фанфик по Отблескам Этерны

Под термином «деконструкция деконструкции» мы понимаем здесь такой фанфик по «Отблескам Этерны», в котором сюжетный ход, позаимствованный автором ОЭ из романов Дж. Хейер и искаженный, возвращается в лоно изначального сюжета. Автор ОЭ провела «деконструкцию» эпизода из любовного романа, а мы «редеконструируем» эпизод ОЭ назад.
В этом фанфике эпизод «Дуэль» из «Красного на красном», первого тома ОЭ, сближается с соответствующим эпизодом из «Опасного богатства», но, конечно, это не прямой пересказ — добавлено кое-то еще. Небольшие дополнительные примечания см. в конце текста.

Некоторые эпизоды в ОЭ вызывают что-то вроде раздражения. Кажется, что в них что-то сюжетно не так, что они должны были получить иное развитие, закончиться иначе. Когда я обнаружила эти эпизоды в «Опасном богатстве» Дж. Хейер и узнала, как они на самом деле развиваются, я почувствовала некое облегчение (кто-то писал, что, когда читатель чувствует, что может угадать, куда ведет автор, и угадывает, он испытывает удовольствие).

Осторожно, в начале текста может быть не очень гладкий стиль. Возможно, еще буду переделывать.

Деконструкция деконструкции (дуэль)

Когда такой падёж
Мужского поголовья,
Позорно оставаться в стороне!
Ю. Ким

День был слишком хорош, чтобы умирать.
Так мог бы подумать молодой дворянин по имени Ричард Окделл, если бы в то утро сумел обратить внимание на что-то, кроме собственных мыслей. Но, погруженный в тревожные размышления, он едва различал, куда ступает, и уж точно не мог заметить красоты летнего утра.

День был слишком хорош, чтобы убивать.
Так мог бы подумать молодой дворянин по имени Эстебан Колиньяр, если бы понятие «рефлексия» было знакомо ему. Но, приученный любить и уважать только себя самого, он никогда не рассуждал в таких категориях, и голос совести в его душе молчал.
Так мог бы подумать молодой дворянин по имени Северин Заль или любой другой из его спутников — скажем, Константин Манрик, Анатоль Мей или Макиано Тамазини, — если бы юные искатели приключений признались себе в том, что замышляют убийство. Но в их кругу вещи подобного сорта назывались словом «дуэль», и они были уверены, что именно дуэль им и предстоит.

День был хорош.
Так думал командир отряда городского гарнизона, ведущий своих бойцов по направлению к старому аббатству. Отряд был пешим, но его сопровождала запряженная парой казенных лошадей карета, которую пока что занимал временно прикомандированный к их части писарь. День и впрямь был хорош: от мостовой поднимался легкий туман, и капли росы на камнях переливались в косых лучах восходящего солнца. Ветерок тихо шевелил ветви деревьев, и небо обещало быть безоблачным. В такую погоду приятно будет быстро и четко выполнить приказ и получить за исправно сделанную работу премию, прибавку к жалованию или, если повезет, даже повышение по службе. Командир уже предвкушал, как улов их отряда окажется самым большим и как они утрут нос соперникам — двум другим группам, которые сейчас направлялись в сторону городского парка и берега реки.
Добравшись до аббатства, командир приказал отряду, как это называли на учениях, рассредоточиться по периметру: точнее, несколько солдат отправились караулить боковые калитки и самые примечательные дыры в ограде, а все остальные двинулись прямиком к главному входу. Писарь выбрался из кареты, вытащил из-за пазухи деревянный планшет с листами бумаги, прицепил на него карманную чернильницу-непроливайку и перо на цепочке и последовал за отрядом.

Тем временем молодые дуэлянты уже успели выбрать уголок позаброшенней, встать в позиции и обнажить шпаги. Секундантами ни один не озаботился, поэтому все формальности они пропустили. Вдали зашуршала трава, заскрипел гравий под чьими-то шагами — в парк, видимо, подтягивались любители утренних прогулок. Это только раззадорило дуэлянтов, и первые двое даже успели сделать по выпаду. Лязгнула сталь — и тут же раздался треск ломающихся веток, и на поляну ворвались около дюжины вооруженных людей, одетых в военную форму. Эстебан от неожиданности вздрогнул и резко остановился, а Ричард, повернув голову на шум, по инерции пролетел пару шагов вперед, но на ногах удержался.
— Так-так, и что же это у нас такое происходит? — поинтересовался один из военных — судя по громкому голосу, он был здесь главным.
— Ничего! — быстро выпалил Макиано. — Ровным счетом ничего!
— Это же солдаты гарнизона, — заметил Константин. — Эстебан, ты их знаешь? Объясни им!
— Вот именно, — сказал Эстебан, оборачиваясь к военным. — Господа, проваливайте. Не видите, у нас дуэль. Ничего запрещенного мы не делаем.
На лице командира расплылась ухмылка, и он, не удостоив Эстебана ответом, кивнул писарю:
— Все зафиксировал?
Писарь издал невнятный звук, который, видимо, обозначал согласие, и быстрее застрочил в своих бумагах.
— Прекрасно, — сказал командир. — Берите их, ребята.
Двое приятелей Эстебана, почуяв неладное, отбросили шпаги в кусты и ринулись в глубину сада. Военные обступили оставшихся; те приготовились было сопротивляться, но тут же сообразили, что уже поздно: из-за деревьев появилось подкрепление — еще с десяток солдат. Незадачливых дуэлянтов в мгновение ока скрутили и поволокли к выходу. Когда их заталкивали в карету, Северин не выдержал и огрызнулся:
— Руки убери! Не имеешь права! Мы все-таки дворяне!
— Ну, это ненадолго, — хохотнул конвоир.
Спросить, что он имел в виду, Северин не успел, потому что в карету как раз втолкнули двух беглецов, которых поймали у дальней калитки, и дверца захлопнулась.
Путь оказался недолгим. Карета остановилась возле серой стены смутно знакомого дома, сложенной из грубого камня — кажется, недалеко от дворца. Выгруженных из кареты молодых людей оттащили в камеру при караулке, развязали и заперли на замок, приставив к двери двух часовых.

На улице командир заметил знакомых из других отрядов, которые тоже кого-то привезли.
— Ну и как у вас? — спросил он, протягивая им руку для приветствия.
— Четверо: два драчуна и два секунданта, — похвастался глава второго отряда. — В парке всегда кто-то бывает.
— Может, секундантов и выпустят, — почесал в затылке третий и сам пожаловался: — А вот мы поймали только парочку, да и то они заявляют, что просто тренировались. Знаем эти тренировки. А ваши успехи как?
— Восемь человек, — не сдержав самодовольной улыбки, похвастался командир.
— Две дуэли?
— Одна, и, похоже, вообще без секундантов. Парни сами себя закопали, у нас все записано.
— Думаю, ты выиграл, — признал второй. — Так что с первой премии проставишься, ждем.

Арестантам не пришлось долго мучиться неизвестностью, и они даже не успели как следует прочувствовать свое неопределенное положение. Их посетил судейский чиновник и объяснил, что к чему: вчера вечером вышел новый королевский эдикт, который полностью и безоговорочно запрещал любые дуэли. Нарушители — и сами участники, и секунданты — лишались дворянства.
— Но… мы же не знали! — пробормотал Анатоль растерянно.
Судейский смерил его неодобрительным взглядом:
— Полагаю, что не знали. Но, молодые люди, незнание законов не освобождает от ответственности. Вернемся к делу: заседание назначено на сегодняшний вечер, и его пожелал проводить сам Его Величество. У вас будет время подумать о своем поведении. Вашим родителям и опекунам сообщат.
Когда дверь за чиновником закрылась, наступило долгое молчание. Первым тишину нарушил Ричард.
— Ну что, господа навозники, — спросил он, стараясь подпустить в голос того ехидства, которое так удавалось Алве, — недолго музыка играла? Всего каких-то четыреста лет, да? Вам даже будет не обидно.
— Уж кто бы говорил, — фыркнул Эстебан. — О себе бы побеспокоились, господин так называемый герцог. Тяжело, наверное, будет и без денег, и без дворянства?
— Как отнимут, так и вернут, — парировал Ричард. — У нас в семье были прецеденты: за тысячелетия накопились. Но вам-то такого не понять!
Он с вызывающим видом засунул большой палец в рот и принялся демонстративно его грызть. Никто, однако, не обратил на это особого внимания: Эстебан пожал плечами, Северин покрутил пальцем у виска, а Константин, родня которого владела землями на севере и который поэтому мог бы распознать надорский оскорбительный жест, в этот момент как раз отвернулся.

***
Рокэ Алва прибыл во дворец непривычно рано и в дурном настроении. Самые приятные утренние часы он потратил совершенно бездарно: по наводке одного молодого идиота он поспешил выручать второго — но, приехав в старое аббатство, не обнаружил ни следа дуэлянтов и ничего, что указывало бы на дуэль. Картина была идиллической: лучи солнца, пробиваясь сквозь листву, кружевом падали на дорожки сада; где-то вдалеке стучали колеса повозки, раздавались мерные шаги, лязгали о мостовую подкованные башмаки — должно быть, городской патруль совершал свой обычный обход. Рокэ еще раз огляделся, убедился, что рядом никого нет, и выругался сквозь зубы. У него мгновенно сложилось несколько гипотез: возможно, молодые люди спокойно обсудили разногласия и отправились отмечать примирение в какую-нибудь таверну; или все уже закончилось — быстрее, чем он ожидал; или же недалекий родич Окделла перепутал время, место либо и то, и другое. В первом случае вмешиваться было глупо, во всех остальных — поздно; при любом раскладе предпринимать что-то новое — бессмысленно. Тело, в конце концов, так или иначе найдется. Рокэ подавил в себе желание хорошенько садануть кулаком по калитке и направился во дворец.
Прикидывая, во сколько ему обойдутся услуги бальзамировщика, он поначалу не заметил перешептываний и направленных в его сторону косых взглядов. Только когда кто-то из придворных неприкрыто хихикнул, он резко развернулся и самым зловещим тоном потребовал объяснений.
— Зайдите в канцелярию, герцог, — ничуть не смутившись, посоветовал ему придворный и, казалось, даже едва заметно ухмыльнулся. — Вам будет любопытно. Очень любопытно, герцог, очень рекомендую.
В канцелярии секретарь, сидевший ближе всех к входу, встретил Рокэ приветливым кивком и протянул ему какой-то документ.
— Вы же по поводу нового эдикта? — спросил он. — Подписали вчера за двадцать минут до конца рабочего дня — вы, должно быть, уже не застали. Для вас оставили копию: вот, ознакомьтесь.
Рокэ принял у него из рук бумагу и, развернув — пальцы прошлись по шероховатой королевской печати, — собрался было бегло просмотреть, не вчитываясь: наверняка какой-то очередной никому не интересный указ, не имеющий к нему никакого отношения. Тут взгляд его зацепился за слово «дуэль» — забавное совпадение, — и выхватил пару фраз вокруг. Рокэ моргнул, перевел глаза на начало документа и углубился в чтение.

Дверь королевской приемной распахнулась, как от мощного пинка, с грохотом ударилась о стену и отлетела обратно. Король и кардинал переглянулись. Кардинал отодвинул шахматную доску, на которой уже начал расставлять фигуры для традиционной утренней партии, сложил руки на груди и приготовился наблюдать увлекательное представление. Дверь снова впечаталась в стену, и в комнату ворвался бледный от злости Первый маршал. Он бросил перед королем скомканную бумагу, и, нависнув над ним, уперся кулаками в стол и с плохо сдерживаемой яростью спросил:
— Надо так понимать, я теперь в опале?
— Рокэ, — укоризненно сказал кардинал. — Как вам не стыдно так разговаривать с Его Величеством? Немедленно угомонитесь!
— Действительно, друг мой, — добавил король. — Возьмите себя в руки. Что случилось?
Алва развернулся к кардиналу:
— Так и знал, что это ваших рук дело! Я вам так сильно мешал?
— Да что такое? — повторил король.
Кардинал возвел глаза к потолку и нарочито озабоченным тоном посоветовал:
— Ваше Величество, лучше отодвиньтесь подальше. Кажется, герцог сегодня немного не в себе.
— Я как раз в себе, в отличие от вас! — отрезал Алва. — Вот этот ваш эдикт о дуэлях — явно ведь направлен против меня?
— Кто вам такое сказал? Он призван уменьшить число жертв среди молодежи. У нас и так постоянные войны. Самые знатные семьи королевства каждый год теряют сыновей. Пара прецедентов с лишением дворянства — и наши юнцы теперь сто раз подумают, прежде чем ввязываться в дуэль.
— Но что это значит для меня, вы не подумали? — Алва не выдержал и все-таки сорвался на крик. — Вы представляете, как будет звучать мой титул?! Рокэ Алва, Первый маршал Талига, повелитель Кэнналоа, соберано-буржуа?!
Король поморщился и хотел было его прервать, но тут в дверь постучали, и Алва осекся сам. Вошел чиновник в судейской мантии.
— Боюсь, друг мой, у меня нет времени с вами пререкаться, — сказал король, принимая у чиновника толстую папку. — Надо готовиться к сегодняшнему заседанию. Видите, сколько материалов.
— Четырнадцать дел, — подсказал чиновник.
— Четырнадцать, — сказал король. — Сами понимаете…
— О, герцог, — чиновник заметил Алву. — Вы тоже тут. Как удачно, что я вас застал! Мы вас искали.

Рокэ еще издали заметил небольшую группу дворян — человек десять стояли кружком и вполголоса переговаривались. Он сразу разглядел Колиньяра и Манрика-среднего: похоже, сюда, под стены караульного помещения, стекся весь цвет правящей верхушки.
— Он заявил, что будет защищать или всех вместе, или никого! — повысил голос Колиньяр. — Третьего не дано, господа!
— Он ведь так дорого берет, — а это Манрик завел свою шарманку.
«Так вам и надо», — подумал Рокэ, подходя поближе. Холодная ярость в его душе понемногу рассеивалась, уступая место злорадству. Естественно, эти болваны собирались вытащить своих отпрысков и утопить всех остальных. Конечно, они обратились к лучшему и самому дорогому столичному адвокату — Рокэ тоже сразу пришла на ум именно его кандидатура. И, как и следовало ожидать, честный законник не пошел против своих принципов и не согласился защищать только часть обвиняемых в рамках одного и того же дела. Или все, или никто; играем или за одну сторону, или за противоположную, но избавьте меня от ваших интриг, господа — узнаваемая манера старины Инголса. Сколько же он запросил? Внутренний голос подсказал, что бальзамировщик точно стоил бы дешевле, но Рокэ усилием воли заглушил его и, остановившись прямо у Колиньяра за спиной, вкрадчиво предложил:
— Соглашайтесь: лучше вы никого не найдете. Я вложусь.

***
Инголс, конечно, снова подтвердил свою репутацию и выиграл процесс. Принимая во внимание молодость и неопытность нарушителей и их искреннее раскаяние, Его Величество на первый раз проявил снисхождение: незадачливые дуэлянты сохранили титулы и отделались гигантским штрафом в пользу казны и строгим предупреждением. Любой следующий проступок неминуемо лишил бы их дворянства даже без суда. Наказание было оставлено на откуп родителям или сюзеренам — в конце концов, именно из их карманов пришлось заплатить штраф. Король настоятельно советовал подумать о домашнем аресте для гражданских и гауптвахте для военных, но окончательное решение было уже не за ним.
Второй процесс тоже завершился неудачно для обвиняющей стороны: подсудимым удалось доказать, что они действительно всего лишь упражнялись в фехтовании. И только третий прошел почти как положено: секундантов оправдали, но оба дуэлянта — как выяснилось, прожженные бретеры — вышли из зала суда уже мещанами, а их шпаги были демонстративно сломаны.
Как ни странно, самые катастрофические последствия это происшествие имело не для зачинщиков дуэли — Эстебан, например, на месяц остался без содержания, а Ричард, по слухам, вообще не был наказан — а для Северина Заля. Но эту историю стоит рассказать как-нибудь в другой раз.

Примечания
1. Знаменитый «эдикт, запрещающий дуэли» (1626 г.), воспетый в «Трех мушкетерах», действительно предполагал лишение дворянства, а в некоторых случаях — даже смертную казнь.
2. О неприличном староанглийском жесте (do you bite your thumb at us, sir?) мы знаем от Шекспира. Чтобы оскорбить собеседников, надо засунуть большой палец в рот и погрызть его.

@темы: Сокраловские истории, Воображаемый мир: ОЭ